Мировое правительство - Алекс Белл

часах было без десяти. Через пять минут к нему пришло новое сообщение. На аватарке письма теперь стоял уже не череп Катрины, а обычный смайлик. Текст письма был кратким: «Congratulations! You are all set». (Поздравляем! Вы выполнили то, что требовалось.) Внизу была приписка: «Посылка невредимой прибудет к утру».

После сумасшедшего, но короткого выброса адреналина в голову Джека охватило оцепенение и усталость. Почему-то он не сомневался, что чудо произошло. Он также успел подумать, что даже после этого платежа у него (да, у него — ведь Дон передал конверт именно ему) осталось цифровой валюты почти на шесть миллионов долларов. Этой суммы вполне достаточно, чтобы их с Биллом компания встала на ноги. Ну и конечно, Дженни также получит свою долю. Он оплатит всю ее налоговую задолженность, а также купит в собственность и подарит ей помещение, в котором находится ее салон. Правда, все это придется ей как-то объяснить. Но с этим не должно возникнуть проблем.

Он снова поднял голову. Пресвятая Дева Мария Гваделупская все так же улыбалась ему своим взглядом. С того момента, как он вошел в эту старую церковь, не прошло и получаса, но мир за это время стал совершенно другим. Плечо снова засвербило — рана почти затянулась, рука теперь наполовину онемела и отдавала противной тупой болью. Надо было обратиться в больницу, надеясь, что там ему не будут докучать вопросами, откуда возникло пулевое ранение.

До этого момента в церкви все время стояла полная тишина — тем более неожиданным был громкий, широкий, с каждой секундой нарастающий звук, откуда-то приближавшийся к ней. Наконец, ее главные двери распахнулись, и помещение наполнилось людьми, звуком молитв и католическими песнопениями. Полночный крестный ход в честь Дня Всех Святых, пройдя по узким улочкам старых кварталов Мехико, оканчивался в этой церкви. Почему-то казалось, что марш христиан будто противостоял адской вакханалии ночи. Крестный ход возглавлял сухощавый пожилой священник, весь в белом, со строгим лицом, на ходу громко, нараспев читавший проповедь в микрофон. За ним перемещалось изваяние Девы Марии в два человеческих роста на постаменте, уложенном яркими красными и оранжевыми цветами, источающими благовоние. За изваянием следовала длинная процессия людей, на лицах многих из них было выражение молитвенного экстаза, слезы, некоторые вползали в храм на коленях. Людей было так много, что, когда в полночь началась торжественная служба, места на скамьях и в проходах в длинной и очень просторной церкви хватило далеко не всем, многие паломники остались молиться и петь перед входом, на улице, наблюдая службу на большом мониторе, установленном перед храмом.

Джек некоторое время молился вместе со всеми, повторяя слова святого отца на испанском, затем вышел из церкви, не дождавшись причастия. Люди — простые мексиканцы, невысокие, со смуглой кожей и темными, как угольки, глазами, — улыбались ему невероятно доброжелательно. Кажется, в эту ночь в Мехико не спал никто: каждый житель огромного мегаполиса занимался тем, что ему было больше всего по душе. Через несколько кварталов, посреди еще одной старой улочки, Джек оказался в небольшой толпе людей, слушавших концерт марьячо — непрофессиональных уличных музыкантов с гитарами, задушевными голосами певших народные мексиканские баллады. Слова каждой баллады, распеваемой на разные лады, сводились к тому, как ужасно страдает Corazon (сердце) поющего от неразделенной любви и как он ждет тот миг, когда его возлюбленная бросится наконец в его объятия. Уличных музыкантов в этом ночном концерте было не меньше двадцати — от безусых юношей до стариков, — но все их голоса органично сливались в один. У Джека был абсолютный слух, и он хорошо различал, что гитары некоторых марьячо были плохо настроены, некоторые местами фальшивили при пении или не попадали в ритм. И все же общее ощущение от этой картинки и этих задушевных песен было необыкновенно теплым. Всего несколько часов назад Мексика казалась ему адом на земле, но теперь он буквально был готов признаться этой романтичной стране в любви.

Врач отделения оказания первой медицинской помощи большого современного госпиталя в одном из спальных районов Мехико, куда Джека бесплатно довез незнакомый парнишка на мотоцикле, был занят большим потоком пациентов, получивших травмы или химические ожоги от грима или пиротехники на шествии Дня Мертвых, поэтому, увидев след от пули, даже не поинтересовался, откуда он. В эту ночь в Мехико с кем угодно могло произойти все, что угодно. Около четырех утра на его уже почти разряженный телефон поступил долгожданный звонок. Звонил портье одного из отелей в центре города. На ресепшен отеля зашла, по ее собственным словам, американка, говорившая на испанском как на родном языке. Ее платье было местами разорвано, при ней не было денег, кредитных карточек и каких-либо документов, лицо было с синяками, и она с трудом говорила, явно находясь в состоянии глубокого шока. Она попросила персонал гостиницы не звонить в полицию, продиктовав номер, как она сказала, «ее мужа», который должен быть где-то неподалеку. Портье учтиво спросил, знает ли Джек что-либо об этой женщине.

Все номера гостиницы в эту ночь, особенно привлекательную для туристов, были забронированы. Свободным оставался только президентский номер-люкс, почти за две тысячи долларов. В этом номере было три роскошные комнаты и две ванные с сантехникой позолоченного цвета, с дизайном в старом колониальном стиле. В большом джакузи могли поместиться несколько человек, прихватив бокалы с шампанским. Обычно во время отпуска, вечерами в гостиницах Джек и Дайана любили понежиться в пенистой ванне, но сейчас на телах их обоих были еще свежие, лишь кое-как обработанные раны, и они просто, уже без всяких сил, лежали боком на одной из кроватей. Джек аккуратно снял грубую нашлепку, скрывавшую порез Дайаны на лопатке. Рана в целом затянулась, опасности заражения, к счастью, не было, но грубый, почти безобразный шрам, скорее всего, должен был остаться на ее спине до конца жизни. Вначале Дайана, почти не переставая, плакала, прижимаясь к любимому, но это были скорее слезы облегчения, чем ужаса или, что еще важнее, упрека. Чтобы прийти в себя, они выпили почти бутылку коллекционного двадцатипятилетнего виски из роскошного бара номера, но от стресса не почувствовали даже и легкого опьянения. Джек ожидал от Дайаны вопросов, но она молчала. С силой прижавшись к нему и передернувшись, словно в страшном ознобе, наконец она задала вопрос, который он ждал меньше всего:

— Я назвала тебя моим мужем, когда они спросили, куда можно позвонить. Это ничего?

— Куда мы поедем на медовый месяц?

— Куда хочешь. Решай сам — ты же глава семьи.

— Все детство я мечтал