Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова

30 апреля.

У императрицы вчера, 29 апреля, родился сын – маленький великий князь Сергей Александрович…

29 мая.

Наследник был восприемником от крещения своего маленького брата и с большим достоинством и уменьем выполнял роль крестного отца. Восприемницей была великая княгиня Екатерина Михайловна. Было еще множество крестных матерей и крестных отцов, но они не присутствовали. Младенец очень кричал, когда его погружали в воду, мазали мирром и остригали. Эти крики вполне могли успокоить императрицу, и, как только церемония закончилась, я побежала сказать императрице, что ее августейший сын чувствует себя отлично. Орлов пришел на пять минут после меня. Я попала в глупое положение, опередив это важное лицо. Очень неуместно испытывать живое чувство по отношению к императрице, это вовлекает вас в целый ряд неловких поступков.

Состоялся большой обед на восемьсот человек. По случаю этого торжества была проявлена роскошь в подарках и расходах, совершенно неуместная в такое время, когда все жалуются на дурное состояние финансов, когда в мелочах обрезают расходы на армию и несчастных чиновников. Говорят, что в обществе очень много неудовольствия. Я ничего не понимаю в делах, не могу судить ни о чем, но я слышу мнение многих серьезных людей и боюсь, что государь поступает не так, как следует. Он замыкается в себе, отдаляется от всех, живет только для своей семьи и своих фаворитов. Дела идут плохо, реформы сопряжены с большими трудностями, государь должен был бы лично приобрести любовь народа, чтобы пережить это критическое время; наоборот, он уединяется, сколько может, и подает повод для самой нелепой клеветы. Он прекраснейший отец и муж, а его представляют развратником. Он работает день и ночь с рвением, может быть, большим, чем понимание дела, а его обвиняют в том, что он проводит ночи в пьянстве. Вот слухи, которые доходят до меня и от которых сжимается мое сердце, тем более что я знаю, что невозможно заставить их изменить свое окружение и свой образ жизни, дискредитирующий их в глазах общества. Императрица показала мне в день крестин великолепные сапфиры, подаренные ей императором. Она сказала мне: «Дон-Карлосу[218] пришлось продать эти камни от бедности. Кто знает, не придет ли моя очередь продавать их?». Мне хочется верить, что с ее стороны это были слова, сказанные на воздух. Религиозное и монархическое чувства имеют у нас слишком глубокие и слишком прочные корни, чтобы они могли быть расшатаны революционным духом. У нас могут быть дворцовые перевороты, но никогда не может быть революции против династии. Наши государи сами не подозревают, на каких непоколебимых основах покоится их власть. Легкомысленное общество, которое образует поверхностный слой русского народа, заслоняет от них подлинную физиономию этого народа, который находится еще в детском возрасте, но в который заложены поразительные задатки жизни и славного будущего.

Императрица была очень огорчена необходимостью оставить здесь няню великой княжны, которая должна состоять при маленьком Сергее. Ее величество сказала мне, что она мне доверит свою дочь на это лето. Это будет первый опыт моей будущей профессии гувернантки. Мне, конечно, доставит удовольствие активно служить императрице и заботиться о ее дочери, которую она так любит, но в то же время меня пугает ответственность этой должности, особенно ответственность перед богом, и, кроме того, я знаю, что в конце концов ничего не будет, кроме разочарований. Гувернантка – орудие, которое употребляют и которое затем бросают, когда цель достигнута. Как бы она ни отдавала свою жизнь и свое сердце ребенку, она есть и всегда останется для него чужой…

1858 год

28 февраля.

Вчера у меня был Иван Сергеевич Аксаков; это один из наших так называемых московских славянофилов. Я до сих пор никогда не могла уяснить себе значение, которое придают слову «славянофилы» – его применяют к людям самых разнообразных мнений и направлений. Достаточно того, чтобы человек имел сколько-нибудь определенную индивидуальность, сколько-нибудь оригинальную мысль, чтобы он имел смелость быть самим собой, а не бледным сколком с иностранного образца, и он будет причислен к славянофилам. У нас есть двоякого рода культурные люди: те, которые читают иностранные газеты и французские романы или совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут, добросовестнейшим образом каждую зиму увлекаются примадонной или тенором итальянской оперы, с первым же пароходом уезжают в Германию на воды и, наконец, обретают центр равновесия в Париже. Другого рода люди – это те, которые ездят на бал или на раут только при крайней необходимости, читают русские журналы и пишут по-русски заметки, которые никогда не будут напечатаны, судят вкривь и вкось об освобождении крестьян и о свободе печати, от времени до времени ездят в свои поместья и презирают общество женщин. Их обычно называют славянофилами, но в этом разряде людей существуют бесконечные оттенки, заслуживающие изучения. Людей, принадлежащих к первой категории, наоборот, легко определить в целом: это безвредные люди, не вызывающие неудовольствия князя Долгорукова, шефа жандармов, в свою очередь человека в высшей степени безвредного и благонамеренного.

После этого общего вступления я обращаюсь к Аксакову. Мы много беседовали, во-первых, о новом сочинении его отца «Воспоминания внука Багрова»; с точки зрения психологической это настоящий шедевр. Поэтические, но смутные впечатления раннего детства схвачены и переданы с невероятной тонкостью и мастерством анализа; он сумел с неподражаемым искусством передать сказочное обаяние внешнего мира, особенно природы, для восприимчивой души ребенка; сумел объяснить радости и горести раннего детства, которые испытали все мы, но которые никто из нас не может снова уловить. На каждой строчке восклицаешь: «Это так, это именно так!». Все его рассказы касаются самых обыкновенных событий будничной жизни, но как умеет он запечатлеть в них идеал! Действующие лица у него живут; когда вы прочли его книгу, вы пожили с ними, вы уже прониклись к ним симпатией или антипатией, вы никогда их не забудете. Это обаяние правды, не является ли оно в литературе, как и в живописи, признаком истинного таланта?

Мы беседовали далее о многих крупных событиях, заполнивших последние три года, о лицах, игравших в них роль, сами того не желая, иногда и не подозревая, из чего Аксаков вывел заключение, «что премудрость божия в глупости совершается». Он спросил меня, записываю ли я свои воспоминания, имея возможность видеть так много разнообразных людей и вещей. Я ответила ему, что не делаю этого потому, что, поддаваясь слишком сильно впечатлению данной минуты, вообще слишком страстная, я, перечитывая написанное через две недели, сама себе кажусь смешной. Он советовал мне преодолеть это чувство, потому что через двадцать лет эта эпоха, все значение которой мы в настоящее время не можем оценить, будет представлять огромный интерес и все воспоминания, относящиеся к ней, будут драгоценны. Я обещала ему исполнить это, но не знаю, насколько сдержу свое слово.