Война Кортни - Уилбур Смит

направлен на собственную глупость. Как он мог ожидать чего-то другого? Его страной правили вожди, которые запирали голых мужчин и женщин в фургоне и травили их газом, а затем проводили время, пока последняя из их жертв не умирала, попивая кофе и закусывая пирожными. Ее предводитель скорее позволит целой армии умереть от голода и обморожения, чем потеряет лицо, позволив им отступить. Почему в таком мире можно ожидать справедливости?

Он пролежал без сна всю ночь, гадая, какова будет его судьба и как он встретит ее. Он полагал, что наказанием за его предполагаемую измену будет смерть. Но он видел так много того, что было нанесено в столь различных формах, что перспектива забвения больше не внушала ему страха. Кроме того, в какой-то момент это было неизбежно. И казнь, будь то пули расстрельной команды или петля палача, была более быстрым и милосердным выходом, чем большинство людей могли ожидать.

Утром в камеру пришел второй посетитель.

Это был майор Люфтваффе по фамилии Байер, во всех отношениях полная противоположность адвокату Карпфу. Байер был высок, хорошо сложен и красив, как манекен в универмаге. Его униформа была безукоризненна, а внешний вид безупречен. Щелчок его салюта "Хайль Гитлер" был достоин парадного плаца.

“Я работаю в Министерстве авиации, - сказал он. “Я имею великую честь служить в личном штабе рейхсмаршала Геринга, так что можете считать, что то, что я вам сейчас расскажу, исходит из самых высоких инстанций. Я достаточно ясно выразился?”

“Да, - ответил Герхард. В животе у него трепетало незнакомое ощущение, которое он никак не мог определить. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что это надежда.

"Я уверен, что мне не нужно говорить вам, что как вице-канцлер Германии, второй после самого фюрера, Рейхсмаршал полностью осуждает трусливый, предательский заговор против жизни Фюрера и против самого Рейха.”

“Конечно. Герхард кивнул.

- Тем не менее, была выражена озабоченность тем рвением, с которым некоторые элементы в СС взялись за дело против вас. Они отмечают контраст между откровенно недостаточными доказательствами какого-либо предательства с вашей стороны и годами вашей доблести и служения Отечеству.”

Герхард промолчал, но ему хватило одного легкого кивка, чтобы принять комплимент Байера.

“Существует также сильное чувство тревоги, что один департамент рейха должен пойти на такие меры, чтобы запятнать репутацию человека из другого департамента. Люфтваффе опозорено нападением на вашу честь. Нехорошо публично нападать на человека, который был представлен народу как герой. Это собьет их с толку и заставит усомниться во всех героях. Все это не приносит никакой пользы тем, кто действительно заботится о благополучии Рейха.”

“Куда это ведет?- Спросил Герхард.

Байер слегка улыбнулся. - Справедливый вопрос. Ответ заключается в следующем. Были сделаны представления. Переговоры состоялись. Как вы можете себе представить, Министерство юстиции и СС одинаково ревниво относятся к своей репутации. Многие занятые люди посвятили значительное количество времени вашему делу . . .”

Байер посмотрел на Герхарда, чтобы подчеркнуть свою мысль. Теперь он был у других в долгу. Он был обязан оправдать их усилия.

"Достигнуто соглашение, которое удовлетворяет все стороны. В открытом судебном заседании вы признаете, что встречались с предателем фон Тресковым, что он открыто высказал свои анти-фюреровские симпатии и что вы не сообщили соответствующим властям об этой встрече. Это правильно, не так ли?”

“Меня обвинят, если я скажу "да"?”

“Напротив, это спасет вас.”

“Тогда да, это правда.”

- В обмен суд признает, что вы не знали о заговоре двадцатого июля и не играли в нем никакой роли, и не несете за это никакой уголовной ответственности.”

“Это тоже верно.”

- Очень хорошо, тогда вы будете признаны виновным по какому-то незначительному обвинению - точная формулировка все еще обсуждается-и приговорены к тридцати дням одиночного заключения под наблюдением Люфтваффе.”

Байер оглядел камеру. “У вас будет нормальная еда, санитарные условия, книги для чтения. После этого он будет выглядеть как Гранд-Отель . . . И по сравнению с тем, что случится с вами, если народный суд добьется своего. Байер с отвращением покачал головой. - Скажи мне, как вы думаете, что они с вами сделают?”

“Расстрельная команда . . . может быть, повешение.”

“И вы не боитесь этого?”

“Не очень.”

“Я понимаю. Вы привыкли смотреть смерти в лицо. Но вам не повезет. Народный суд отправит вас в один из лагерей, как преступника или еврея. Вы умрете . . . в итоге. Это будет ужасная смерть, и она будет медленной. Вот почему я умоляю вас - примите это предложение.”

“Но вы мне еще не все рассказали. Если бы дело было только в этом, то не было бы нужды умолять. Только дурак откажется от этого.”

“Вы совершенно правы. Есть еще одно условие, и с ним согласны Люфтваффе и другие стороны. Вы должны предстать перед судом и подтвердить свою преданность Фюреру, свою абсолютную веру в его руководство и свою непоколебимую уверенность в нашей несомненной победе.”

“Ах . . .”

- Послушайте меня, полковник. Любой, кто знает, что происходит, понимает, почему эти слова застревают у вас в горле. День за днем, ночь за ночью все новые бомбардировщики союзников атакуют нашу страну. И у нас меньше самолетов и меньше пилотов, чтобы противостоять им. Даже если у нас есть истребители, у нас нет достаточного количества топлива для них. Даже если у нас есть пилоты, большинство из них неопытны и непригодны к бою. Мы знаем, что есть только один возможный конец, но пока .." - . Байер пожал плечами. - “Мы должны иметь дело с жизнью такой, какая она есть. Произнесите эти слова - если не ради себя, то ради людей, которых вы любите . . . для ваших товарищей, чья репутация будет запятнана общением с вами . . . для самого Люфтваффе. Просто скажите эти проклятые слова.”

Герхард подумал о своей матери и о Шафран. Разве я не обязан попытаться выжить ради них? Он вспомнил Берти Шрумпа и всех остальных друзей, которых потерял за последние пять лет. Имею ли я право бросать тень на их репутацию?

Он считает, что альтернативы "Байером" были разложены перед ним. Что хорошего будет, если он обречет себя на страдания в концлагере? Какой цели это послужит? Рейх разваливался на части. Единственное, что сейчас имело значение,