Ельцин как наваждение - Павел Вощанов

А потом были «похоронные» Беловежские соглашения и уход Горбачева в отставку. Думали, станет лучше – не стало. Ситуация еще более ухудшилась. В России появились признаки экономического хаоса и социальной паники. Промышленность разбил паралич – остановились многие предприятия. Полностью парализована работа колхозов. Банковская система дезорганизована. Инфляция галопировала, и рубль обесценивался буквально с каждым днем. С прилавков магазинов в одночасье исчезли практически все промышленные товары. Запасы продовольствия в стране оказались исчерпанными. Произошло доселе казавшееся невероятным – в стране возникли перебои с хлебом, молоком, картофелем.

Ельцин в этой критической ситуации демонстрировал решительность и уверенность. Кредит доверия был еще не растрачен – россияне терпели, ждали, надеялись.

В похмельной полудреме провалялся на диване весь первый день наступившего года. Сегодня, 2 января, подгулявшая страна еще продолжает праздновать, а я уже на трудовой вахте. Хотя, надо признать, стоять на ней нет ни малейшего желания. Да и нет сейчас в этом никакой надобности, ибо в политике кратковременное затишье, а российская журналистика, выпивая и закусывая, ничем государственным не интересуется. Так что сижу у себя в кремлевском кабинете и не знаю, зачем тут сижу.

Чтоб хоть как-то скоротать время, просматриваю предновогоднюю прессу. А в голове свербит крамольная мысль: если сейчас соберу пожитки и, ни с кем не попрощавшись, отправлюсь домой доедать новогоднее «оливье», заметят мое отсутствие или нет? Прихожу к выводу, что не заметят, и уже начинаю убирать со стола бумаги, как вдруг просыпается самый молчаливый из всех моих бесчисленных телефонов. Как же я не люблю это кремлевское чудовище, выполненное в стиле «а-ля слоновая кость» с трубкой весом не менее двух кило! С удовольствием бы проигнорировал его жужжание, но вынужден относиться к нему с должным пиететом, ибо у него над циферблатом наклеена полоска с магическим словом «Президент».

– Вот чта-а, – с трудом удерживаюсь, чтобы сходу не поздравить шефа с наступившим Новым годом, что сейчас наверняка было бы не вполне уместно. – Скоро Рождество…

– Да, Борис Николаевич, через пять дней.

Судя по затянувшемуся шипению в трубке, шеф сомневается, стоит ли дальше продолжать разговор. В последнее время мы вообще перестали понимать друг друга. Чего бы я ни сказал, все вызывает у него раздражение, а у меня от одного его голоса портится настроение. Но, видимо, что-то ему все же от меня надо, и Ельцин, помолчав секунду-другую, продолжает развивать прерванную мною мысль:

– Так вот, сразу после Рождества ко мне приедет патриарх.

– И что в этой связи от меня требуется?

Теперь трубка уже не шипит – отзывается малопонятным рыком. Мне кажется, сейчас он ее все же швырнет на рычаг, и на том бесславно завершится мое первое в этом году служение. Но не бросает, и я догадываюсь почему – его спичрайтеры, Пихоя и Ильин, уехали на новогодние праздники к себе на родину, в Екатеринбург, и ему, по всей видимости, кроме как мне, сейчас просто некому дать поручение, связанное с какой-то писаниной.

– Так вот, надо подготовить информацию: чем конкретно за последние полгода президент помог православной церкви.

– Информацию для прессы?

– Для моего разговора с патриархом. Но после передадите в прессу. Составьте такую, понимаешь, шахматку, – кто-то убедил Ельцина, что суть любого вопроса можно изложить в виде таблички, что она гораздо нагляднее любого текста и требует меньше времени на изучение, – чтоб по горизонтали были церковные проблемы, а по вертикали – мои распоряжения, направленные на их решение.

– По вертикали и по горизонтали, это мне понятно. А что должно быть в полях таблицы?

– Внутри, что ли? – интонации в голосе президента представляют причудливую смесь удивления и раздражения. – Там должны быть конкретные результаты моих распоряжений: что восстановили, что построили, что… ну, и так далее.

Поручение получено. Без вдохновения, но приступаю к его выполнению. Самое простое – узнать про распоряжения Ельцина, в которых хоть как-то затрагиваются имущественные интересы церкви. Об этом можно поинтересоваться у Илюшина (иногда мне кажется, что о деятельности президента он знает много больше, нежели сам президент). Кое-что могут сообщить в канцелярии. Думаю, Семенченко не откажет в помощи. Про церковные запросы, устные или письменные, может поведать Суханов, он наверняка в курсе. Так что с вертикалью и горизонталью злополучной шахматки особых проблем не будет. Самое сложное – заполнить ее поля: в какие конкретно добрые деяния воплотились обращенные к церкви президентские милости.

Учитывая, что государева казна в данный момент пуста, а на кошельки вконец обнищавших прихожан у церковников надежды еще меньше, они занялась самым что ни на есть мирским и потенциально греховным делом – коммерцией. Что-то берут на внутреннем рынке, что-то продают на внешнем. А кто о таких операциях должен знать больше других? Российский министр внешних экономических связей. Поэтому мой первый звонок – давнему товарищу Виктору Ярошенко, ныне сидящему в этом кресле:

– Ты церковникам экспортные лицензии выписывал? Помню, шеф давал тебе такое поручение.

– Попробовал бы я не выдать!

– Неужто боженьке пожаловались бы?

– Если б только ему, – Ярошенко смеется, но смех у него определенно невеселый. – Они нажаловались бы президенту, а это пострашнее, чем боженьке.

– Ты не в курсе, как они распоряжаются своей экспортной выручкой? Может, храмы какие восстанавливают? Или монастыри? Или иконы старинные приобретают на заграничных аукционах? В общем, в какие богоугодные дела свои денежки вкладывают?

– Кто ж их знает! Они ведь не сами торгуют, а передают лицензии своим контрагентам, а как те с ними после рассчитываются и куда что идет, так то нам неведомо.

– И кто те контрагенты, через которых они действуют?

– Если судить по бумагам – это какие-то мелкие фирмёшки, причем в основном провинциальные. А уж кто за ними стоит…

По части сомнительной отечественной коммерции Володя Ряшенцев, президент «Российского дома», – непревзойденный эксперт. Если завтра какой-нибудь ушлый деляга правдами и неправдами прикупит и перепродаст Спасскую башню Кремля, то уже послезавтра Ряшенцев непременно поведает мне о том, как все было проделано: кому и сколько положили «на лапу», кто завизировал и кто подписал разрешительные документы, через какой банк прошли платежи, а самое главное – кто все это придумал, организовал и получил большую часть навара. Поэтому ему мой второй звонок:

– Ты, случаем, не знаешь, что по лицензиям, выданным Московской Патриархии, вывозится за границу?

– Да все без разбору! Нефть, мазут, черные и цветные металлы. Но особенно им приглянулись редкоземельные. Столько вывезли, что обрушили цены на мировом рынке. Недавно мы получили от Силаева задание продать за границу партию лопаритового концентрата (надо же ему чем-то дыры в бюджете затыкать), так никто не берет! Рынок перенасыщен!