Ельцин как наваждение - Павел Вощанов

…Декабрьское утро под стать похмелью, бесцветное и беззвучное. С тоской смотрю на распорядок сегодняшнего дня: сразу после обеда совещание у президента по предстоящему визиту в Германию. Это значит – придется мучиться до вечера, пока Ельцин с Коржаковым не отправятся на какое-нибудь спортивное или неспортивное мероприятие. И угораздило же меня вчера откликнуться на генеральскую просьбу! Ведь знал же, чем подобные экскурсии обычно заканчиваются. Приходили писатели с актерами, люди тонкой душевной организации, и те в итоге желали выпить «у самого Берии». А тут фронтовики-десантники! Отчего ж я силен-то только задним умом?! От неумения отказывать. Правильно моя матушка говорит: погубит меня моя бесхарактерность.

– К вам идет Борис Николаевич! – влетевшая в кабинет секретарь сообщает весть с таким испугом на лице и в голосе, словно только что своими глазами видела, как через Ивановскую площадь в сторону президентского корпуса движется отряд лучников беспощадного Тохтамыша. – Он осматривает кабинеты всех помощников, но вашим почему-то интересуется в первую очередь.

– Почему вы решили, что в первую?

– Позвонили из приемной и предупредили.

Ожидаю Ельцина у себя в приемной и теряюсь в догадках, чем может быть вызван его неожиданный визит. Неужели охрана доложила Коржакову о вчерашнем загуле, а тот наябедничал президенту? Но чтоб всыпать провинившемуся подчиненному по первое число, вовсе не надо к нему ходить. Можно вызвать к себе. Так статусней и эффективней. Значит, причина не в этом. Тогда в чем же?

– Ну, показывайте мне, что у Павла Вощанова за хоромы!

Ельцин входит в кабинет в сопровождении Коржакова и коменданта Кремля. Прежде всего, его интересует не внутреннее убранство, а имена прежних владельцев: «У Горбачева тут кто сидел? Понятно. А при Хрущеве? При Брежневе?», и наконец, очередь доходит до самого главного:

– А при Сталине кто тут сидел, что за душегуб?

– Это был кабинет Лаврентия Павловича Берии, – комендант отвечает таким тоном, будто извиняется за допущенную оплошность.

– Вот как? И с тех пор тут ничего не менялось, все осталось, как было при нем? – получив утвердительный ответ, Ельцин садится в кожаное кресло и, поелозив по нему задом, несколько раз щелкает выключателем настольной лампы с зеленым абажуром. – А там у него комната отдыха?

– Так точно!

…Совещание по предстоящему визиту в Германию состоялось только на следующий день, но не сразу после обеда, а ближе к вечеру. И без участия президента.

Часть первая

Память не поспевает за быстро текущим временем. Кажется, еще только вчера я бегал по Белому дому, увешанный оружием, как новогодняя елка игрушками. Кажется, еще только вчера по этому поводу надо мной насмехался ныне уже покойный Геннадий Харин, в ту пору главный президентский спичрайтер. Кажется, только вчера москвичи стекались к Белому дому, готовые защищать обещанную Ельциным новую жизнь, достойную и благополучную. И вот все это уже в прошлом. Путч стал ярким эпизодом пусть недавней, но все же истории, путчисты – узниками «Матросской тишины», а Горбачев – президентом полумертвого государства. Он пока еще единоличный хозяин Кремля, но тамошние чиновники, похоже, уже осознали, что это ненадолго, и втайне от коллег и начальства освобождают рабочие кабинеты от личных и памятных им вещей. Время от времени Михаил Сергеевич, найдя подходящий повод, звонит Ельцину в Белый дом для того, чтобы чего-нибудь согласовать, но тот всякий раз уклоняется от разговора, а если не удается уклониться, ограничивается ничего не значащими словами. Очевидно, что все идет к развязке. Для одних она будет радостной и вселяющей уверенность в завтрашнем дне, для других – трагической, подводящей черту под прожитой жизнью.

По вечерам, когда поток ходоков-демократов, рассчитывающих на благодарность за мужество, проявленное в борьбе с путчистами, идет на убыль, в приемной Ельцина появляются люди из ближайшего окружения советского президента. Те, кого тот и по сей день считает своими соратниками и на кого опирается в борьбе с сепаратизмом возвысившихся после августа региональных вождей. Они приходят в Белый дом поговорить ни о чем: или посоветоваться по какому-нибудь пустячному вопросу, или высказать пару-тройку ничего не значащих мыслей о состоянии российской государственности, или поделиться планами политических и экономических реформ, якобы нереализованных исключительно по вине нерешительного Горбачева. Но потаенная цель у всех одна – заранее подстелить соломку, на которую в ближайшее время всем им предстоит свалиться с высокой кремлевской стены. Приходят, садятся на диванчик в дальнем углу приемной и, ни с кем не общаясь, терпеливо дожидаются высочайшей аудиенции. Иногда ждут по часу, иногда даже по два.

Ельцин уже чувствует себя полновластным Хозяином, а потому визиты политически уцененных кремлевских сановников воспринимает с высокомерным радушием. Как правило, принимает их не по-свойски в рабочем кабинете или в апартаментах для неформальных встреч, а в помпезной парадной зале, как бы подчеркивая возникшую между ними дистанцию. Разговаривая, он не намекает на занятость, но и не предлагает отужинать или хотя бы выпить по ритуальной рюмке за победу российской демократии. Общается уважительно, но без теплоты: поговорили о том о сем, откушали чаю-кофе с печенюшками, выразили заранее заготовленное недовольство Горбачевым, с которым «стало невозможно работать», намекнули насчет того, что хотят и могут быть полезными новой России – и бывайте здоровы! К этим встречам Ельцин даже не привлекает никого из помощников. Иногда те лишь наутро узнают, кто из кремлевских вождей побывал накануне с визитом, на что жаловался и чего просил.

– Нам давать в прессу какую-то информацию об этих встречах?

Ельцин стоит ко мне спиной и смотрит в окно. Наверное, любуется незатихающим вокруг Белого дома многолюдьем. Охрана говорит, что даже ночью здесь бывает немало народу. Приходят и поодиночке, и компаниями, и даже семьями. Всем хочется увидеть еще не стертые временем и коммунальными службами следы исторической обороны. Самые восторженные пытаются жечь костры, чтобы самолично ощутить то, «как все было». Дежурящим у здания милиционерам приходится пресекать эти несанкционированные выражения чувств.

Молчание затянулось, и я решаюсь пояснить свой вопрос:

– То, что члены команды Горбачева приходят на поклон к президенту России, продемонстрирует людям, что теперь все главные политические решения принимаются в Белом доме, а не в Кремле.

– Какая еще «команда Горбачева»?! Нет никакой команды, – президент стоит ко мне спиной, я не вижу его лица, но уверен, что на нем знаменитая ельцинская гримаса полупрезрения. – И никогда не было!

– Тогда тем более важно, чтобы Горбачев узнал из газет, что вчера к вам приходил один его соратник, Яковлев, а сегодня звонил и напрашивался на прием другой, Шеварднадзе.

– Да мне, понимаешь, все равно, узнает Горбачев или не узнает! А вот люди прочитают об этом и решат, что Ельцин опирается на старую кремлевскую номенклатуру. А кому она теперь нужна?! – мне ничего не остается, как изобразить на лице согласие: действительно, никому. – Вот патриарх…