Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

— Нет, меня это не удивит, богиня.

— Люби же меня! — сказала она в ответ, и ее пышное тело начало возбуждающе двигаться под ним.

Аврелиан не нуждался в дальнейших поощрениях, потому что уже готов был вот-вот взорваться от желания. Почувствовав, что ее длинные ноги раздвинулись, он протолкнул свое могучее орудие глубоко внутрь се теплого, восхитительно податливого тела. Стон наслаждения сорвался с его плотно сомкнутых губ. Длинные прелестные ноги обхватили его, и в голове у него промчалась мимолетная мысль, что это и вправду сама богиня Венера сошла на землю, чтобы дать ему сладчайшее наслаждение. Ее руки двигались по его спине вниз, поглаживая ее, а потом принялись ласкать его крепкие ягодицы. Ее прикосновения так приятны! Она отдавалась ему!

Зенобия быстро осознала, какое воздействие ее дерзость оказывала на Аврелиана. Она возбудила его, возбуждение передалось ей. Вместе они разжигали пламя желания. Их тела страстно извивались. Оба они, казалось, были неистощимы. Он тяжко трудился над этой роскошной и прелестной женщиной, которая тяжело дышала под ним. Ее движения поощряли его идти вперед. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, таким мужественным и бессмертным.

Зенобия вдруг вскрикнула:

— Ах, милая Венера, я умираю!

Аврелиан, издав низкое торжествующее рычание, подождал лишь одно мгновение, убедился, что она уже достигла Олимпа, и принес свою кипящую жертву этой богине любви. Он был потрясен до самой глубины своего существа. Он увидел, что царица Пальмиры лежит в глубоком обмороке. Ее прекрасное тело, покрытое влагой, испускало слабое серебристое сияние, подчеркивавшее бледно-золотистый цвет ее кожи. Он подумал бы, что она мертва, если бы не пульс, который бился в крошечной соблазнительной ямочке в основании ее шеи.

Она воспарила вверх и плавала там, свободная и счастливая, видя под собой горное жилище богов. Потом вдруг она нырнула вниз в вихрь, в залитую светом пропасть, которая разрушала и ее тело, и душу. Что-то случилось, но она не могла понять, что именно. С тихим стоном она пыталась избавиться от этого ощущения гибели. Медленно, почти болезненно она прокладывала себе путь обратно, к сознанию, и первое, что она осознала, когда чувства вернулись к ней, было ощущение чьих-то поцелуев на губах. Зенобия открыла глаза. Аврелиан улыбнулся ей, и его губы вновь завладели ее губами.

Его губы были требовательны, и она покорно соглашалась, целуя его в ответ с таким же пылом. Она открыла рот, чтобы впустить его ищущий язык. Его язык коснулся ее чувствительного неба, и она задрожала. Его язык чувственными движениями терся о ее язык. Потом Аврелиан начал сосать ее язык, словно пытаясь вытянуть из ее раскрытых губ самую ее душу. Она уклонялась, пыталась копировать его действия. Ей было приятно, когда он задрожал, прижавшись к ней. Потом отпрянул от нее и прошептал ей на ухо:

— Богиня, ты погубишь меня!

Впервые за многие месяцы Зенобия почувствовала, что внутри нее бьет ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно звучал в его ушах, и он сам тоже усмехнулся.

Некоторое время они лежали рядом. Потом она увидела, что он заснул, и тоже погрузилась в сон. Утром он не делал попыток скрыть от ее слуг, что спал с ней, а Зенобия благоразумно воздержалась от комментариев. Ей отчаянно хотелось спросить его, принял ли он какое-нибудь решение относительно Пальмиры и если да, то какое именно. Но она считала, что задать ему такой чувствительный вопрос после этой необычайной ночи, которую они провели вместе, значило представить все так, словно она намеренно решила использовать свое тело, чтобы повлиять на него. Конечно, так оно и было, но она не собиралась быть честной с римским императором. Он навсегда останется ее врагом, даже если она будет его любовницей. Она попытается смягчить его условия и позаботится о том, чтобы Ваба остался правящим царем Пальмиры.

Она помогла ему выкупаться, а потом выкупалась сама. Когда юная Адрия, помощница Баб, попыталась расчесать длинные волосы Зенобии, Аврелиан взял щетку у нее из рук и сделал это сам, упиваясь шелковистым водопадом ее волос, ниспадавшим до середины спины. Он гладил их своей большой рукой после каждого прохода щетки, и когда Баб ворчанием выразила свое неодобрение, он мягко приказал ей замолчать. Потом, подумав, сказал:

— Принеси своей хозяйке каласирис цвета пламени. Я хочу увидеть ее в наряде невесты.

Потом он наклонился к Зенобии и прошептал ей на ухо:

— Ведь ты — моя невеста, богиня! Ты — единственная женщина, которая заставила меня чувствовать. Думаю, я влюбился в тебя.

— Ты со всеми своими пленницами так обращаешься? — поддразнила она его.

— Не шути со мной, богиня! Я говорю серьезно. Зенобия вздохнула.

— Не влюбляйся в меня, римлянин! Я предупредила тебя, что больше никогда не доверюсь мужчине. Ты — мой враг, однако этим я не могу обидеть тебя. Я честна с тобой.

— В тебе говорит обида. Со временем ты начнешь доверять мне, богиня, — ответил он.

— Собираешься ли ты сегодня созвать собрание совета? — спросила она, пытаясь переменить тему разговора.

— Собрание уже назначено на полуденный час, богиня. Вчера после полудня, пока ты спала, я отдал приказ, чтобы Гай Цицерон позаботился об этом.

Она повернула голову, взглянула на него и не смогла удержаться от вопроса:

— И что же ты решил, цезарь?

— Когда ты узнаешь меня получше, Зенобия, — медленно произнес он, — ты поймешь, что секрет моего успеха заключается в том, что я всегда отделяю свою личную жизнь от общественных обязанностей. В стенах твоей спальни мы никогда не будем обсуждать дела империи.

Потом он наклонился и легко поцеловал ее в губы.

— Я ужасно голоден, богиня. Как ты думаешь, сможем ли мы убедить эту недовольную старуху, которая прислуживает тебе, принести нам что-нибудь поесть?

Упрек прозвучал очень мягко, но тем не менее Зенобия почувствовала холодок предупреждения. Сделав выводы, она позвала Баб.

— Император голоден. Почему нас не кормят?

— А как же я могу делать несколько дел сразу? — огрызнулась Баб. — Сначала купание, потом я должна надзирать за этой бессмысленной девчонкой, которая по твоему настоянию помогает мне, хотя, видят боги, она больше мешает, чем помогает, потом он приказал мне принести тебе платье цвета пламени! Когда я должна была принести вам завтрак?!

Потом повернулась к беспомощной Адрии и крикнула на нее:

— Эй ты, девчонка! Ступай и принеси завтрак для царицы — и для него тоже! Мне придется остаться и позаботиться об одежде!

Все еще ворча, Баб, переваливаясь, направилась в гардероб царицы, а покрасневшая Адрия поспешно выбежала из комнаты, чтобы позаботиться о еде.

— Как ты миришься с этой раздражительной старухой? — спросил император.

— Она вырастила мою мать и меня, — сказала Зенобия. — Она очень дорога мне, хотя теперь, на старости лет, стала нетерпеливой и часто переходит границы дозволенного. Я люблю ее, римлянин, и она тоже любит меня.