Дети Брагги - Арина Воронова

Рука вновь мягко легла на блестящий от испарины лоб молодого человека в испачканной песком землей и листьями одежде. Он пытался не слушать, но, несмотря на свои усилия, слышал:

— Каждому из нас определено, какие ошибки он совершит, свои ошибки, но странно верить, что промах способен чему-то научить.

Никто из нас не учится ни на своих, ни на чужих ошибках. Рука прекратила свое движение и упала. Лежащий в ужасе ждал, ощущая возникшее в воздухе напряжение, хотя голос оставался спокойным, холодным и ровным.

— Лишь там, где встречается извечный иней с жаром Муспельхейма, смогла зародиться вода, а вместе с ней и жизнь. Но эти два плюса вечно притягивает, вечно отталкивает друг от друга, а соединиться им мешает мир ваш.

Голос оборвался, лежащий слышал лишь тишину, мелко, будто пульс на горле волчонка, подрагивающую тишину, которую, казалось, можно было сжать в горсти. Как малую птаху.

— Да, именно он. Тот мир, что известен вам как Мидгард, обиталище людей, что лежит посреди восьми прочих. Битва породить способна лишь следующую битву, а ярость — новую ярость. Не познал ли ты на собственном опыте, сколь непросто после гибели лучших защитить собственную землю?

— Кто ты? — заставил себя спросить конунг, когда говоривший, казалось, задумался.

— Брагги, — спокойно ответил тот и, будто не придавал этому никакого значения, продолжил: — В каждой битве, что ты затеял, гибнут лучшие витязи, и все больше их не возвращается с тинга кольчуг. Звенят по всему Мидгарду мечи, предвещая его падение. И что тогда станет заслоном сынам Муспельхейма?

— Нет! — выкрикнул лежащий. — Эйнхерии оборонят Ясень, не дадут вырваться Жадному!

— Разве не понял ты, что Жадный — ты сам? — В голосе длиннобородого аса закрались нотки нетерпения. — Неужели ты так ничего и не понял, о, конунг? язвительностью тон его напоминал манеру Квельдульва.

Конунг Вестмунд попытался пошевелиться, но только и смог, что открыть глаза. Звякнуло железо. Кромешная тьма накрыла его черным с запахом земли покрывалом. Ни звука, кроме его хриплого дыхания, да заскребли по камню каблуки сапог, когда страх свел ему мускулы ног.

— Брагги?

Тишина. И ощущение давления… Будто успел вырасти над ним древний курган.

— Квельдульв? Грим…

Ничего.

Он лежал на спине. Под ним были жесткие, холодные, неподатливые камни. И камни вокруг были точно такими же.

Скованный по рукам и ногам, он мог только слепо пялиться в то, что он мог бы назвать потолком, будь тут свет, чтобы увидеть это.

Ужас затопил все его существо. Он подался в цепях, пытаясь вырваться из оков, упал назад, когда ему показалось, что его голова вот-вот треснет. Боль грозила ослепить его, разве что он и так уже ничего не видел.

— Отец!

Никакого ответа. Только тьма и камень, и тяжесть неведомого грядущего. Глаз — правый — залила кровь: судорожный рывок в цепях вновь разбередил рану.

— Волк тянется к солнцу, — пробормотал он…Вороны, вороны кружат. Повсюду вороны… С разверстыми клювами и расправленными когтями бьют крыльями по воздуху враны, бьют по голове его, по лицу, по глазам. Пытаются сбросить в колодец, которому нет дна…

Перекатываясь под кожей, буграми вздулись мышцы на ребрах.

Вновь и вновь он рвался из цепей, пока оковы у него запястьях не стали скользкими от крови.

…вырваться… вырваться… вырваться…

Чтобы вновь оказаться в огненном круге, наедине со стоящим к нему спиной худым человеком в темном плаще.

Вес устало потер глаза.

Ненавижу! Сколько еще станет он терзать меня. Убить. Убить его, и никто из тех, что стоят за огнем, не помешает мне покинуть эту поляну.

Вес сделал шаг вперед и обнаружил, что ноги едва слушаются его, что ненависти не достанет даже на то, чтобы заставить ноги пронести его эти три, нет четыре локтя, и вцепиться в горло Квельдульву.

Так близко. Ненавистная жертва так близко. А если еще зайти слева, то одноглазого скальда Локи можно застать врасплох…

«Исчадие Локи, волк Жадный, Фенрир, проглотит однажды солнце!» — гулким грохотом прокатились по затуманенным мыслям слова Одина.

— Могучим и светлым именем отца всех богов и людей, именем Ясеня и Вальгаллы…

Вес плюнул под ноги безучастно застывшей фигуре, стараясь скрыть голосом шорох шагов.

— …Именем ветра и моря, солнца и скал…

Худой человек, что стоял спиной к йотландскому конунгу, передернув плечами, сбросил плащ и медленно-медленно начал поворачиваться.

— …проклинаю тебя, Фенрир, отродье коварного аса…

Фенрир-Квельдульв еще оборачивался, а Вестмунд уже уловил отблеск пламени на оскаленных клыках… Или это был отблеск занимающейся зари?

Ударив хвостом по складкам сброшенного на колкий песок темного плаща, подобрался в центре круга, изготовился к прыжку поджарый серебристый волк. Но вместо того, чтобы прыгнуть, броситься на шатающегося от слабости безоружного человека, волк стал подниматься, расти. Мощные задние лапы распрямились, и Весу показалось, что почему-то не по-волчьи насмешливые глаза зверя стали вровень с его, мгновение спустя голова волка вознеслась над стеной огня, над верхушками ближайших деревьев, а небо уже до половины окрасили нежные полосы рассвета, и все громче, все ритмичнее становилось пение, в котором Вес внезапно различил и тот холодноватый отстраненно успокаивающий голос, который говорил с ним из темноты.

Позабыв о ничтожном человеке, едва-едва доходящем до мохнатого колена, Волк вздернул морду к утреннему небу, будто готовился завыть на бежавший уже с небосвода месяц. Оттянулись темные губы, обнажая прекрасные в своем совершенстве, желтовато-белые кинжалы клыков…

Серебристое тело напряглось, смел к краю круга ненужный плащ могучий хвост и…

Волк схватил выкатившийся из-за леса золотистый шар солнца!

Крик ужаса и гнева комом застрял в горле Веса, мешая дышать, и все же он заставил свое тело броситься, растопырив руки на Волка, в бесплотной надежде… На что?

Шаг. Второй дался ему уже много легче.

Внезапно ощущение какой-то пленки или стены, столь тонкой, что достаточно протянуть руку, чтобы разорвать ее, заставил его остановиться. Остановиться, чтобы увидеть, как, улыбаясь, протягивает ему на раскрытой ладони золотистый шар Грим, сын Эгиля.

Протягивает ему солнце скальд Локи Квельдульв? И улыбается спокойной, без издевки улыбкой?

Руна скальда и саги, провидца, творца,

Ac — что ветром распахнутый плащ, вдохновенная речь,

свист в темноте, чтобы страх ночной отогнать.

Мидгардом с трона небесного правя. Один

лишь воин еще, но не истинный вождь.

Способность понять себя самого и чужие тревоги, ему принесут