Огонь и ярость - Лиззи Принс

мои крылья. Проникают в каждую вену, пока мое тело не начинает гореть от ярости и жара.

— Вау! — восклицает Ларк откуда — то поблизости.

Я открываю глаза и почти ослеплена исходящим золотым светом от… меня. Моя кожа светится, и когда я оглядываюсь через плечо, я вижу, как мои крылья пульсируют божественным светом в такт каждому учащенному удару моего сердца.

— Теперь сосредоточься на тех Богах, которые недостойны. Те Боги, которые не заслуживают того, чтобы руководить. Влей в них всю эту энергию и усыпи их, — бормочет Никс указания. Она уже повторила их дюжину раз, но это хорошо, потому что я забыла все, что она мне говорила.

— Зевс, Гера, Афродита, Посейдон. — Я шепчу их имена себе под нос, сосредотачиваясь на каждом из грехов, которые мы собрали в амулете. Каждый из них проходит через мое тело в направлении несчастных Богов.

Толпа ахает, когда Посейдон падает без чувств посреди круга, образованного Дрейком, Ларк и дюжиной членов «Подполья». Следующей опускается на землю в изящной луже юбок Афродита. Она нежна даже тогда, когда ее погружают в мучительный сон. Стерва.

Гера борется с магией, падая с визгом, который эхом разносится над толпой. Она цепляется когтями за ближайшие тела вокруг себя, чтобы удержаться на ногах, но сила Фурий слишком велика, чтобы она могла бороться. Ее крики не прекращаются, пока она не падает на землю и не засыпает.

— Ты пожалеешь об этом, — ревет Зевс, небо прорезает молния, прежде чем его глаза закатываются, и он отшатывается назад.

Я больше не сияю. Весь гнев и позаимствованная ярость высосаны прямо из меня. Я покачиваюсь на ногах, мои крылья обвисают, когда я отхожу в сторону. Никс прямо здесь, со мной, она также отдала мне свою энергию. Атлас ловит нас обоих, его руки обвиваются вокруг моей талии, в то время как я цепляюсь за Никс.

— Мы сделали это? — Я задыхаюсь. Бесчувственные тела Богов лежат на земле, но мне нужен кто — то, кто подтвердит это.

— Ты это сделала. — Атлас целует меня в макушку.

— Эй, да, поздравляю и все такое, но у нас все еще впереди беспорядки, — указывает Грир, ударяя жреца по носу. Он падает на колени и начинает плакать.

Я смотрю на обезумевшую толпу. — Как нам их остановить?

— Ты думаешь, что сможешь остановить их? — Натаниэль выползает из — за гребаного дерева. Нет! Как я могла забыть о нем? Я буду винить смерть и то, что меня вернули к жизни. — Возможно, ты усыпила горстку Богов, но это ненадолго.

Нет. Боги, нет. Во мне не осталось достаточно сил, чтобы усыпить его.

Это не значит, что я не могу раскрыть, кто он на самом деле.

За спиной Натаниэля все еще стоят жрецы. По крайней мере, те, кто не сбежал. Они выглядят готовыми броситься под бомбу ради своего Верховного Жреца.

— Вы все дураки, если думаете, что Боги не накажут вас за вашу дерзость, — перекрикивает толпу Натаниэль, но их гневные крики почти заглушают его. Беспилотные летательные аппараты все еще парят над головой, и его слова записываются так, чтобы их могли услышать массы.

— Вам нужны Боги, или на этой территории воцарится настоящий хаос.

— Мы проведем выборы. Мы позволим услышать голос каждого, а не только тех, кто пользуется благосклонностью Богов или целует задницы жрецам. — Я рычу на него в ответ.

— К мнению этих людей не стоит прислушиваться. Это невежественные, необразованные массы.

— Это все из — за тебя. Ты украл у них образование, а затем наказал их за невежество. Ты здесь настоящий мошенник. Ты играешь в человека, наделенного властью править жрецами, но все это время манипулировал миром.

Вспышка беспокойства мелькает в глазах Натаниэля. За этим быстро следует тот отблеск потусторонности, который впервые предупредил меня о том, что с этим мужчиной что — то совсем не так.

— Потому что ты не человек, не так ли, Долос? — Я не даю ему времени отреагировать. Грир бросает мне нож, которым Афродита вонзила его мне в сердце, и я хватаю его в воздухе. Не обращая внимания на боль от ран, я бегу к Натаниэлю. Я опускаю лезвие, отсекая мизинец правой руки Натаниэля. Он с шипением отшатывается. В его глазах отчетливо читается паника, когда он шарит по земле в поисках своего кольца, все еще надетого на палец.

Однако уже слишком поздно. Мужчина лет шестидесяти, с седеющими волосами, зачесанными назад пучком, и черными глазами — бусинками исчез. На его месте стоит Бог Обмана. Он все еще одет в сшитый на заказ костюм Натаниэля, только теперь он слишком велик. Он уменьшился как минимум на три дюйма и пятьдесят фунтов.

На его месте — Долос, Бог Обмана. Он худощавый и неряшливый, а его волосы такие светлые, что я бы сказала, что они крашеные, если бы он не был Богом. Единственное, что не изменилось, это его черные глаза. Они не такие блестящие, как у Натаниэля, но тот злобный блеск, который я всегда видела во взгляде Верховного Жреца, присутствует и сейчас. Думаю, это была часть его самого, которую он никогда не мог полностью скрыть.

Толпа сходит с ума, кричит и толкает стражников, которые выстроились в человеческую баррикаду. Кровь стекает по мраморным ступеням, когда убивают жрецов и стражников, а также кое — кого из «Подполья».

У нас нет времени выяснять это. Мне нужно позаботиться о Натаниэле — трудно думать о нем как о ком — то другом — прежде чем он сбежит.

— Твое правление закончилось, Долос. — Атлас стоит рядом со мной. Он никогда не был так похож на воина, как сейчас, с мечом в руке.

Члены «Подполья» окружают Натаниэля. Один за другим они снимают маски, открывая миру свои лица. Даже Савана здесь. Может, мы с ней и не лучшие подруги, но ухмылка, которую она бросает в мою сторону, по сути, дает ей пять.

Я смотрю на лица других бойцов, вижу гордость и благоговейный трепет. Та ярость, которая придала им смелости встать и сражаться. Этой территории, возможно, предстоит пройти долгий путь, но сегодня вечером мы нанесли первый удар. Массированный удар, который изменит все для жителей этого региона.

— Тебя посадят в тюрьму там, откуда ты никогда не сможешь сбежать. Тебе конец. Твои жрецы будут уничтожены. Мы сотрем с лица планеты все следы твоих жестоких деяний. Все будет так, как будто тебя никогда и не существовало. — Атлас медленно произносит свою речь, глядя на Бога свысока.

Долос усмехается, открывая рот,