Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский

Никогда еще ему не было так жутко! Но, собрав остатки воли, он снова спросил:

— Лиза, здесь ты или нет?

И тотчас буря стихла. Вороны вернулись на свои места. Но от этого Недошивину стало еще страшнее. Он окончательно понял, что Вирский прав. Призрак Лизы существует. И еще он понял: здешние места, вся природа здешняя — вся против него.

Плевать! Красный Конь — еще не вся Россия.

— Лиза, последний раз спрашиваю: ты здесь?

— Здесь она, полковник, — услышал он хриплый мужской голос.

Недошивин повернулся. Внешне он был спокоен, даже расслаблен… Однако вся его энергия была собрана в единый кулак.

Сзади стоял Геннадий Воробьев в засаленном ватничке, старых кирзовых сапогах. В руке он держал кнутовище, кнут волочился по земле до самой кладбищенской ограды.

— Сильное оружие! — засмеялся Недошивин. — Не покажешь, как действует?

Свистнул кнут, обернул полковника за ноги, и через секунду он лежал на земле возле кирзачей Воробья. Недошивин хотел вскочить, но пастух больно наступил ему ногой на руку, да с такой силой, что полковник понял: дернется, и перелом правой руки обеспечен. Конечно, он справился бы с Воробьем и левой. Но вместо этого засмеялся.

— А ты, Гена, оказывается не пастух, а ковбой!

Воробей ухмыльнулся, оскалив прокуренные зубы.

— Я не ковбой, я русский пастух. Ваши ковбои супротив наших пастухов что плотник супротив столяра.

— Почему — наши? — спросил Недошивин, вставая с земли и растирая пострадавшую руку. — Я тоже русский.

— Ну, хорошо, — не стал спорить Воробей, — вот и давай поговорим как два русских человека. Ты зачем сюда пришел? Снова воду мутить? Мало тебе смерти Лизы, ты душу ее сгубить хочешь?

— Подслушивал? — спросил Недошивин.

— Конечно, — спокойно согласился Геннадий, — а ты думал?

— Присядем, — предложил Платон Платонович, указывая на березовую скамью. — В ногах правды нет.

— Присядем, — с угрозой ответил Воробей и достал из кармана ватника бутылку водки стекла сомнительного зеленого цвета и такой формы, в которую обычно разливают лимонад.

— Это же отрава, — укоризненно сказал Недошивин. — Погоди, вернется мой шофер, у него в бардачке кое-что получше есть.

— Щас! — огрызнулся Геннадий. — Это вы там, в своих бардачках, держите отраву для неугодных клиентов.

— Закусить-то есть? — растерянно спросил Недошивин, ладонью отгоняя от носа вонючий дух паленой водки.

— Обижаешь, начальник! — развеселился Воробей, как веселился всегда, когда предстояла выпивка.

Из другого кармана он достал пучок черемши, два крутых яйца, помятые, с осыпавшейся кожурой, и газетный сверток с чудесно пахнувшим копченым салом.

— Сала и черемши побольше, — попросил Недошивин. — А то не проглочу, ей-богу…

Выпили. Помолчали.

— Понимаешь, какое дело, Воробушек, — начал полковник, когда отдышался. — Проблема в том, что ты труп. Скоро рядом с Максимычем будешь лежать. Потому что подслушивать нехорошо.

Воробей не удивился. Еще выпили. Еще помолчали.

— Напугал, — наконец сказал Воробьев. — Это я и без тебя знаю. Все, кто про твое злодейство узнает, считай, трупы. Хорошая у тебя служба, полковник! Служу Советскому Союзу! Или — как там? Демократической России!

— Не юродствуй, — поморщился Недошивин. — Что ты в этом понимаешь? Паси своих коров.

Воробьев задумался.

— А ведь мы с тобой похожи, Платон. Ты тоже пастух, как и я. Только ты хочешь пасти весь народ. Но есть между нами большая разница. Я своих буренок по кличкам и повадкам знаю. И знаю, что всех их пустят под нож. Вот это обидно! Подоют коровушку, подоют, возьмут от нее молочка, сколько дать может, и — под нож. Несправедливо!

Недошивин с изумлением смотрел на него.

— Ты сейчас повторил заветную мысль философа Василия Розанова.

— Во-от! — Воробей, уже изрядно захмелевший, поднял указательный палец. — Не зря, значит, я разные умные книжки читаю! Есть толк!

— Есть, есть! — смеялся Недошивин, тоже чувствуя, что приятно захмелел. — Можешь в духовную семинарию поступать. Или сразу в академию.

Воробьев насупился.

— Обижаешь? Ладно. Перейдем не-посредст-венно к делу.

Слово «непосредственно» далось ему с трудом.

— Давай! — веселился Недошивин. — «Не-посредст-венно»!

Вместо этого допили водку. И снова помолчали.

— Вали-ка ты отсюда, серый кардинал, — сказал Воробьев. — Чтобы духу твоего в Красном Коне не было! — Глаза у него были совершенно трезвые.

— Даже так? — Недошивин тоже протрезвел.

— Именно так! — Воробей стукнул кулаком по скамейке. — Щас приедет твой «воронок», и вали, пока я добрый! И вот сейчас я хочу тебя на волю отпустить. Возьму на ладонь, дуну и скажу: «Лети, воробушек, лети себе, лети!»

— Ну все, с меня довольно! — Недошивин решительно встал и снова стал похож на себя прежнего, только сутулился немножко. — Ты перепутал, приятель! Воробушек — это ты. А я — полковник КГБ Платон Платонович Недошивин. И ты у меня на дороге не стой!

— Убьешь?

— Много чести!

— Настучишь? — издевался Воробьев, крутя в руках пустую бутылку.

— Ты зачем бутылкой вертишь? — спросил Недошивин.

— А что такое? — невинным голосом ответил Воробьев.

— Не нравится.

Воробьев тихонечко засмеялся.

— Видишь ли, Платон, живет в Красном Коне одна старушка. И готовит она из грибочков разных, из трав, из ягод интересное зелье. Кто его выпьет, тот — хи-хи! — дурачком на всю жизнь останется.

— Врешь! Ты тоже эту водку пил!

— Пил. Так что мы с тобой вместе в Красавку отправимся.

Недошивин схватился за голову.

— Когда? — спросил он.

— Что — когда?

— Когда подействует эта дурь?

— Не скажу.

Воробей по-дурацки захихикал, и Недошивин вдруг поверил ему. Ему показалось, что и с ним что-то уже происходит, что сейчас он тоже начнет хихикать и корчить рожи. Боже, какой он идиот! Вернее, станет идиотом!

— Я убью тебя… — простонал он.

— Убивайте, дяденька! — Воробьев продолжал хихикать. — Вам за это ничего не будет. Слабоумных за убийство не сажают.

Послышался шум подъезжающего автомобиля. Шофер с удивлением воззрился на компанию.

— Платон Платонович, это еще кто такой?

— Поехали! — зло крикнул на него Недошивин.

Воробьев долго смотрел им вслед.