Гумилев сын Гумилева - Сергей Беляков

Гумилеву тогда шел сорок девятый год. Двадцатипятилетний Гелиан Прохоров был подготовлен так хорошо, что тренер предложил ему участвовать в соревнованиях и очень удивился, услышав отказ.

Но работу начали не в Дербенте, а снова в дельте Волги. В июле 1961-го экспедиция Гумилева возобновила раскопки на бугре Степана Разина. На этот раз средства позволили нанять землекопов – местных старшеклассников. Первые дни успеха не было – ни могильников, ни черепков не могли найти. Если верить Гелиану Прохорову, однажды ночью он столкнулся с потревоженным духом хазарина и попытался убедить того не препятствовать раскопкам:

«Послушайте! — заговорил я наконец с невидимкой. — Если вы хазарин и боитесь, что мы найдем и оскверним ваши останки, то не бойтесь! Мы раскопаем вокруг вас землю, кисточками очистим ваши кости и все, с чем вас погребали, затем все это зарисуем, сфотографируем, упакуем в вату и отправим в Эрмитаж, в царский дворец, в Ленинград. Это большая честь».

Видимо, дух понял русскую речь и оценил перспективу переселиться в царский дворец. Уже на следующий день находки пошли одна за другой. Бугор Степана Разина оказался кладбищем, судя по разнообразию погребений – интернациональным. Гумилев предполагал, что в захоронениях были кости хазар, тюрка, телесца и печенега.

После этого прорыва Гумилев с Прохоровым и Зелинским, «оставив народ докапывать бугор», отправились в Дербент.

Море у Дербента бурное, даже в сравнительно спокойные августовские дни работать там было можно только несколько утренних часов – с пяти до восьми. В девять поднимался сильный ветер и начинался шторм. Под водой проводили 40-60 минут. После работы, по словам Гумилева и Прохорова, они долго не могли прийти в себя, не было сил даже пойти в городскую столовую пообедать.

Гумилев так описывал работу морских археологов: «Сначала я плавал в тихой воде и через стекло маски рассматривал дно, устанавливая объект и задачу. Затем я влезал в лодку и брался за компас и дневник, а Геля (Прохоров) опускался на дно и дополнял визуальные наблюдения, ощупывая камни. Затем он выныривал и сообщал полученные данные, не отплывая с места подъема. Все тут же фиксировалось, и мы переходили на следующую точку».

Андрей Зелинский вспоминал о «тяжелом, авторитарном» характере начальника экспедиции, да и Гумилев признавался, что кричал на своих подчиненных «при малейшей задержке в работе».

Результаты экспедиции для него были важнее здоровья и жизни друзей. 10 августа Прохоров и Гумилев едва не погибли. Первый взял чужой акваланг с неисправным, как потом оказалось, манометром. Второго едва не раздавило тяжелой лодкой, на которой они выходили в море.

Жили ученые уединенно, с местными жителями почти не пересекаясь. Общались только с работниками спасательной станции, «добрыми русскими людьми», — на станции заправляли свои акваланги. Зато едва ли не единственное столкновение с кавказцами чуть было не стоило археологам жизни. Гелиан Прохоров вспоминал, как, получив в сберкассе довольно большую сумму денег, они с Гумилевым отправились гулять. По городу слонялись «молодые люди "кавказской национальности", многие с ярко выраженным желанием набедокурить. И вот один из встречных, щупленький, затуманенный вином или анашой, вдруг схватил меня за руку. Щуплому джигиту очень хотелось драться, вернее, бить меня… я несколько раз уклонился от удара. Уложить его мне труда не составило бы, но я тут же получил бы удар сзади кастетом или ножом: кто-то из его компании уже стоял у меня за спиной. Я поймал забияку за руку, завернул ее ему за спину и, обратившись к стоявшему за мной, предложил: "Пожалуйста, подержи". Все засмеялись…»

Примечательна реакция Гумилева. Инцидент он приписал внешности Гели: Прохоров перед экспедицией отрастил бороду и, по мнению Гумилева, стал похож на Фиделя Кастро. Лев Николаевич убеждал молодого коллегу сбрить бороду, чтобы не «навлечь на себя ненависть аборигенов». Странный ход мысли. В 1961 году советские люди только Гагарина любили больше, чем храброго, молодого и красивого вождя кубинской революции. И у нас нет оснований полагать, что на Кавказе к Фиделю относились хуже, чем в Киеве или Москве. Но Гумилев, человек несоветский, был уверен в своей правоте: «Из-за вашей бороды чуть не была сорвана экспедиция!» – упрекал он коллегу.

Тренировки в бассейне не прошли даром. Аквалангисты свою задачу выполнили, тщательно исследовав подводную часть дербентской стены. Необходимые расчеты гуманитариям помогал сделать Алексин.

Результаты наблюдений в целом подтвердили гипотезу Абросова-Гумилева и позволили уточнить сведения арабских географов. Во-первых, оказалось, что морское продолжение имеет только северная стена, а не северная и южная, как считали прежде. По сведениям средневековых авторов, между южной и северной стенами была цепь, закрывавшая вход в гавань. Гумилев и Прохоров доказали: цепь если и была, то закрывала вход в огромную полую башню – ею оканчивалась морская часть северной стены. Эта башня, в которой из-за неисправного акваланга едва не погиб Геля, и служила своеобразной гаванью.

Во-вторых, подтвердились предположения Гумилева: морская часть стены была построена не на моле, а непосредственно на скальном основании, что было возможным только если уровень моря стоял в VI веке на несколько метров ниже, чем в X и в XX веках.

В-третьих, Гумилеву пришлось внести в свои расчеты поправку. Он считал, что море в VI веке стояло на шесть метров ниже, но полая башня-гавань, открытая Прохоровым, этому противоречила. С большой неохотой Гумилев признал, что уровень моря был не на шесть, а только на четыре метра ниже. Причем в своей статье «Хазария и Каспий», опубликованной «Вестником ЛГУ» и вскоре (первой из работ Гумилева) переведенной на английский, Гумилев использует еще данные своих старых расчетов и свой план, где башня обозначена не полой, а обычной, то есть стоящей на суше. Но в «Открытие Хазарии» Лев Николаевич все же поправку внес. Вообще нежелание отказываться от собственных устоявшихся суждений иногда переходило у Гумилева в научный догматизм, который вредил его исследованиям. Прохоров даже много лет спустя будет поминать приверженность Льва Николаевича «заранее фортифицированным» идеям.

Экспедиция 1961 года – высшая точка хазарских успехов Гумилева. В 1962-1963-м его экспедиция раскопает еще несколько бугров, найдет несколько хазарских захоронений, но искать Итиль после первой неудачи 1959-го он так и не стал. Как теперь выяснилось, зря. В 2000 году астраханские археологи на юге дельты недалеко от села Самосделка нашли остатки большого поселения с кирпичной крепостью, похожей на хорошо известные оборонительные сооружения Саркела. Поскольку крупных городов IX-X веков, кроме Итиля и основанного позднее на его месте Саксина, в дельте Волги не было, то археологи решили, что перед ними тот самый Итиль.

Зато Гумилев в 1962 году отправился на поиски Семендера. Этот город искали в низовьях Терека, в районе нынешнего Кизляра, но Гумилев решил, что в Средние века в низовьях Терека город существовать не мог, потому что река часто выходила из берегов, а хазары не умели строить дамбы. Гумилев начал искать выше по течению и недалеко от станицы Шелковской, то есть уже на территории современной Чечни, нашел городище, которое признал древней хазарской столицей. Увы, серьезных доказательств у Гумилева на этот раз не было.