О нас троих - Андреа де Карло

— Как семья? — спросил Марко.

— Бывшая семья, — сказал я. — Я развелся два с половиной года назад.

— Что ж, хоть одна хорошая новость, — засмеялся Марко. — А то после твоих последних писем я уже испугался, что тебя поглотила пресная семейная жизнь.

— Я тогда совсем одичал, — сказал я. — Даже не смог выбраться на твой фильм. Знаешь это ощущение, когда тебя будто парализует и страшно лишний раз пошевелиться?

— Я это почувствовал по твоим письмам. Казалось, что ты в отчаянии.

— Так и было, — подтвердил я, не став уточнять, что сейчас особо лучше не стало.

— Возможно, мы с тобой самые неподходящие для брака люди, таких в мире больше нет. — Смех Марко стал громче, но звучал теперь невесело.

Сара вздрогнула и резко сменила позу:

— Что вас так рассмешило? Не хочешь перевести?

— Мы говорили о браке, — сказал Марко по-английски. — Не о тебе, не волнуйся.

— Очень остроумно, — сказала Сара. — Верх остроумия. Встретились два итальянца, вот умора! — Стоило ей пошевелиться, как по салону разливался дурманящий аромат: смесь ананаса, клубники, черешни, мандариновой корки, грейпфрута, банана, корицы, каучука.

— Ты тоже не слишком остроумна, если так реагируешь.

— Как я реагирую? — спросила Сара, постукивая пальцами по ручке между их сиденьями: ее ногти были накрашены черным лаком. Закурила еще одну длиннющую сигарету, посматривая на Марко через темные очки — оса или пчела в стиле панк-рок.

— Сара, прошу тебя, — сказал Марко. — Давай не будем смущать Ливио. Черт возьми, он же только прилетел.

— Не волнуйтесь за меня, — сказал я. — Я всегда могу открыть дверь и броситься под колеса грузовика, который едет за нами.

Они оба засмеялись: их рассмешили мой тон и несуразный английский, мои жесты. Опять зазвонил мобильный телефон Сары, она полезла за ним в свою сумочку из фальшивой крокодиловой кожи, в другой руке она держала сигарету, пепел падал на сиденье. Марко опять оглянулся, посмотрел на меня; зазвонил внутренний телефон.

Они жили в районе доков в новом трехэтажном доме-пентхаузе: повсюду стекло, подсветка, сталь, светлое дерево, галогеновые лампы. Слуга, похожий на индуса, взял мою дорожную сумку, выслушал указания Сары насчет кондиционера на втором этаже и, улыбнувшись, исчез. Мы вошли в двухуровневую гостиную, Марко обвел комнату рукой и сказал: «Вот и дом». Сара тем временем прослушала сообщения на автоответчике, взяла новую сигарету, прикурила от зажигалки в форме верблюда, стянула с ноги лакированный кроваво-красный сапог.

Я видел большую металлическую лестницу, диваны, кресла, столики забавной формы, шелкографии в стиле поп-арт периода шестидесятых, картины «новых диких» периода девяностых, три огромные фотографии Сары, переведенные на холст, алюминиевые и пробковые скульптуры, свисающие с потолка инсталляции из медных листов, бутылки из синего и оранжевого стекла самых разных форм и размеров, большой телевизор с выключенным звуком: по WebTV показывали кадры кровавой резни в Африке вперемежку с лицом певца, растянутым широкоугольным объективом.

На автоответчике накопились десятки звонков; теперь Марко и Сара ходили вокруг телефона и слушали запись, сопровождая каждое послание заинтересованными, отрицательными или раздраженными комментариями. Я стоял возле огромного окна и смотрел на здания и пирсы вдоль реки, уже темнело, и повсюду зажигались огни.

Слуга-индус, бесшумно ступая, принес поднос с тремя бокалами — коктейль из водки, тоника и лимонного сока. Сара отпила из своего бокала, вставила диск в стереосистему: две миниатюрные колонки и спрятанный под диваном огромный сабвуфер[49]обрушили на гостиную тяжелые ритмы, прорвавшиеся через множество электронных фильтров. Я только диву давался, как Марко с Сарой умудряются еще слушать автоответчик. Я пил водку с тоником и разглядывал их: они двигались как две странные рыбы в странном аквариуме; мне было не по себе, еще больше, чем по дороге из аэропорта, когда я стал свидетелем их разговора в машине.

Где-то в доме открылась дверь, из нее вырвалась волна бьющего по ушам «хэви-метала»; в гостиную вошел бритый наголо подросток лет пятнадцати в тяжелых ботинках, шнурки волочились за ним по полу. Марко представил нас друг другу: «Карл, Ливио». Юный Карл что-то мрачно пробормотал в ответ и пошел прямиком к матери, напустив на себя самый воинственный вид.

— Двадцать фунтов или ничего от меня не дождешься, — заявил он, протянув руку ладонью вверх.

Его мать стояла, нагнувшись над телефоном.

— Черт побери, Карл, не видишь, что я занята?! — не оборачиваясь, заорала она.

— Мне начхать, я сейчас ухожу! — проорал Карл в ответ.

Сара яростно отмахнулась, голос на автоответчике бубнил: «одиннадцать утра — пять вечера — решай сама — надо знать — завтра — до двенадцати — позвонить в Токио — вовремя», голоса на диске завывали «Аууумммм, Ауууээээ, Ауууаааа».

— Черт подери, мать, кончай придуриваться, дай мне уже двадцать фунтов! — взвизгнул Карл, топнув ногой.

Сара до сих пор так и стояла в одном красном сапоге: она стянула его с ноги и запустила в сына, угодив ему в плечо.

— Сволочь! — завопил Карл, плюнув в нее. Сара швырнула в него свой бокал, он разбился рядом со мной, осколки и брызги усеяли пол из красного дерева.

— Сука! — орал Карл.

— Не смей так со мной разговаривать, сопляк! — орала Сара. Они сцепились, царапаясь, толкаясь и выкручивая друг другу руки, тут уже вмешался Марко, силой разняв их:

— Может, хватит?!

Сару трясло от злости.

— Пусть этот сопляк не смеет так со мной разговаривать! — крикнула она, поправляя блузку.

— Вот сволочь, я еще утром попросил у нее деньги! Жадина! — сказал Карл.

— Хватит, успокойтесь. — Марко вытащил из кармана несколько помятых купюр и протянул Карлу, который не спускал глаз с матери, готовый продолжить борьбу.

— Если ты не научишься вести себя как приличный человек, я тебе яйца оторву, — бросила Сара, Карл ответил грубым жестом, но мысли его уже были далеко.

— Дашь мне свою черную куртку, ту, что с маленьким воротником, на четырех пуговицах? — спросил он Марко. Марко кивнул, Карл вышел из комнаты, зажав в кулаке деньги, за ним по полу волочились шнурки.

Слуга-индус пришел с совком и щеткой, собрал осколки стекла, вытер тряпкой лужу — он управился так быстро, словно уже не раз сталкивался с подобными сценами.

Марко посмотрел на меня странным взглядом:

— Такая вот семья, Ливио.

Конечно, семья, хоть и до идиллии далеко; я вспомнил своих детей: их неподвижные лица, их дерганые жесты. Вспомнил юного Ливио, каким я его видел в последний раз во Флоренции: он казался таким же недовольным и колючим, как Карл, но в его глазах светились любопытство и интерес.