Чужой - Алексей Анатольев

…Три дня спустя позвонила Карина и сообщила Саше о дате похорон жены и сына. Он кратко ответил, что не приедет. Карина спросила, что делать со щенком. Саша посоветовал решить вопрос по их усмотрению, а ему собака не нужна. Карина вздохнула и тихо сказала:

– Александр Евгеньевич, вы бессердечный гад!

Она немедленно отсоединилась. Саша усмехнулся: кажется, с руководством «Илоны» он расплевался навсегда. А ну их к чертям собачьим! Он позвонил в Вальядолид Ольге, которая сразу же сказала:

– Брателло, какой ужас! Великая Илона и ваш сын умерли! Все телеканалы об этом говорят. Я тебе соболезную. Хоакин расплакался. А ты как там переносишь потерю великой сожительницы? Скоро ли похороны или уже похоронил? Много ли народу пришло проводить гениальную Илошечку? Я знаю, что её смерть была трагической.

– Столько вопросов сразу! Олька, не соболезновать мне надо! Меня следует поздравить! Я избавился от мерзкой Илошки. Я не был на их похоронах, и хватит об этом!

– Сашка, можешь злиться на меня, но ты гад, гнида! Мне стыдно за тебя!

– Представь себе, Ядвига тоже назвала меня гнидой. Это польское слово.

– Иди ты на… со своими лингвистическими прибамбасами!

Ольга отсоединилась. Ишь как завелась! Чёрт с ней…

…После получения двух свидетельств о смерти Саша попросил Милену и Феликса использовать его квартиру на Фрунзенской набережной как пожелают. Отвёз им два комплекта ключей, уклонившись от расспросов об Илоне и Лёше. Но они уже многое знали из теленовостей и держались с ним отчуждённо. Купил два авиабилета и вдвоём с Ядвигой вылетел в Лиссабон через Брюссель. Никто их не провожал… Москва проводила Сашу и Ядвигу сырой и пасмурной погодой.

…В транзитном зале аэропорта столицы Бельгии Саша и Ядвига слонялись из одного места в другое, ожидая начала посадки на рейс в Лиссабон. Саша заметил, что одна из англоязычных транзитных пассажирок, уютно устроившись в глубоком кресле, работает в программе «Илона». Она долго возилась с какой-то таблицей с химическими формулами, а по поводу «Илоны» высказала любопытному русскому транзитному пассажиру своё мнение: «Программа отличная, хотя из России». Рядом с ними оказался мужчина неопределённого возраста, который взялся рассуждать о том, что «такую роскошную программу не могла создать женщина». Наверняка, заключил он, какой-то русский мужчина по неизвестной причине прикрылся женским именем. Саша неожиданно возмутился:

– Эту программу целиком создала именно женщина и назвала её своим именем!

– Вы с такой категоричностью это утверждаете, как будто знаете эту женщину.

– А вот и знаю, точнее, знал! Она умерла, а я был её мужем!

Оба некоторое время пристально смотрели друг на друга. Потом незнакомец робко попросил «рассказать подробнее о создательнице замечательной программы». Но тут по радио объявили о начале регистрации на рейс в Лиссабон. Саша кивнул ему и стал искать Ядвигу. А она уже шла навстречу ему.

Прошло десять лет. Саша получил в наследство все причитающиеся ему по завещанию деньги покойной Илоны, и из лиссабонской квартиры в Шиаду они с Ядвигой переехали в двухэтажный особняк на Атлантическом побережье недалеко от Лиссабона. Жить на курортном юге оба не захотели. Из отеля Саша уволился и стал владельцем роскошного отеля в Алгарве (Algarve) на юге Португалии с концертным залом, бассейном с морской водой и роскошными номерами. В отеле у них был свой постоянный сьют, заменявший квартиру. Управляющей отелем стала Ядвига, получившая высшее образование и диплом менеджера гостиничного бизнеса. Отель и особняк, который Ядвига предпочитала называть palacete (маленький дворец), а Саша – casa de campo (загородный дом), занимали у обоих немного времени, и супруги предпочитали в знойное или ветреное время года жить в том самом доме под Парижем, права на который Саше удалось не без труда доказать Жерару Анри, а переведенная на счёт последнего сумма в 5 миллионов евро стала решающим аргументом.

Ядвига одевалась-обувалась и стриглась в Париже, причём не тратила на себя непомерных сумм, поскольку к дорогим безделушкам она была равнодушна. Она не раз говорила Саше, что сохранила привычки польского быдла. Мать Ядвиги жить в Португалии в особняке дочери и её русского сожителя не пожелала, и ей ежемесячно в Польшу переводилось 5 тысяч евро – сумма, которую она сама назвала пану Александру и тут же прикусила язык от собственной наглости. Но богатый русский согласно кивнул, и деньги поступали регулярно, обеспечив пани Малгожате (Malgorzata) даже лечение с операцией в одной из лучших клиник Варшавы, отличный дом в родной Познани (Poznan) и приличную старушечью экипировку, подобающую скромной и набожной польской вдове. Пани Малгожата крайне нехотя была вынуждена смириться с тем, что дочь по-прежнему жила с богатым и добрым русским мужчиной необвенчанная, и к тому же русский не был даже православным, никакого золотого креста на шее не носил и храм, в отличие от её дочери, не посещал. Неожиданно пани Малгожата нашла полное взаимопонимание и родственную душу в лице часто навещавшей её сестры сожителя дочери красивой и приятной испанской сеньоры Ольги Ибаньес. «Хоть и русская, но сумела найти путь к истинной вере!» – не раз думала старушка при общении с Ольгой, которая вполне сносно объяснялась по-польски. Для Ольги пани Малгожата всегда держала наготове большую комнату на втором этаже, зная, что Ольга тоскует в Испании по снегу, особенно после неудачного отдыха супругов в Андорре, где Хоакин во время лихого спуска с горы на лыжах серьёзно сломал ногу и стал хромым. А вот родная дочь и её сожитель лишь однажды приезжали в Познань. Ох, странная эта Ядвига! Но всё же как отлично устроилась! За её грешную душу и заблудшую душу русского безбожника пани Малгожата истово молилась каждое воскресенье.

Ядвига и Саша часто ездили по Европе, от Скандинавии до Греции. Посетить Японию оба всё откладывали, и свои познания в японском и китайском Саша растерял, но зато он бегло и практически без акцента говорил на португальском и польском, часто смотрел телепередачи оттуда, не забывал английский и французский. В своём особняке супруги ежедневно занимались фитнесом под присмотром опытного инструктора в отлично оборудованном спортзале. Оба по-прежнему были стройными и подтянутыми, Ядвига мало курила и была в целом осторожна с любимым порту. Саша лишился обеих челюстей и прекрасно чувствовал себя с неснимаемыми протезами на имплантах, а Ядвига на такую радикальную меру многие годы боялась пойти и нередко с острой зубной болью обращалась к одному и тому же дантисту, постоянно умоляя сохранить очередной намеченный к удалению зуб в любом виде. Тот каждый раз напоминал пациентке о вреде курения, на что Ядвига картинно закатывала глаза к небу и говорила:

– Na wszystko vola Boza!

Дантист был поляком по происхождению и понимал пани Ядвигу. После болезненных процедур в её рту он каждый раз наливал ей рюмочку коньяка.

Саша закрывал глаза на вечерние тусовки Ядвиги в компаниях молодых португальских и французских лоботрясов и нерегулярные ночёвки неизвестно где, в частности, как ему доложили, у полюбившегося ей доктора Альфонсо Санчеса. Ядвига же научилась ловко маскироваться и позволила себе лишь один раз съязвить мужу, указав Саше на шикарную заколку от волос, принадлежащую явно не ей. Заколка была замечена на полу рядом с роскошной кроватью в их отельном сьюте. Саша не потрудился дать какие-либо разъяснения по поводу находки, и оба молчаливо согласились не затрагивать эту тему. Саша понимал, что стареет и с трудом справляется с молодыми любовницами, которые им явно недовольны. Ядвига же расцвела и превратилась в выхоленную даму, способную выбирать с кем провести ночь. Так они и жили, искренне считая своё сожительство счастливым.