Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский

Вернувшись, посетовал на дебелых старцев. Валентина согласилась с Александром Ивановичем. Повезла на другой день своего нечаянного мужичка в монастырь.

Инок, изможденный постами, вселял доверие в душу. Назвался Николаем. Каялся, однако, за Митькины грехи. Начал с Минска. Работал-де на заводе немца Бенкендорфа, у жены его, Магды. Это уже в Польше. А когда Красная армия настигла беглецов в Германии, выдал себя за военнопленного, уроженца Гомеля. Попал в саперный батальон. Воевал на совесть. Чехословакию освобождал. Все бы, конечно, хорошо, но война закончилась, и стрелковый корпус перевели в Овруч, под Киев. Казармы ремонтировали. Тут сержант-писарь шепнул по пьянке: контрразведка тобой интересуется. Говорил Митька монаху, как было:

– За часики золотые получил я от писаря красноармейские чистые книжки, денежные и продовольственные аттестаты, проездные документы – махнул в Киев. Из Киева – в Харьков, из Харькова – в Тбилиси.

– Тюрьма – твоя спасительница, – сказал монах и обеими руками оттер лицо свое. – Ты начинай исповедь сначала, ибо конец твоего пути мне ведом.

– Я был полицаем, – сказал Митька. – Ловил партизан, допрашивал.

– Уродовал молодых ребят, насиловал дев… Убивал.

– Война. Я ведь и спасал многих. Священника мог бы арестовать, его сестру. Не тронул. Бить – били, признаю. Так ведь мальчишки и девчонки минами игрались.

И увидел: старец смотрит на его руки.

– Греха «вообще» не бывает. Надо отвечать за каждый.

– Называть все – месяца не хватит.

– Это я вижу, – старец прямо-таки вглядывался в Митькины руки.

– Ну ладно, – согласился старший следователь и голос потерял. Шепотом пришлось говорить: – Моя мать шестерых родила. Два брата и сестра ушли на фронт. Я был у немцев. Еще один брат тоже хотел немцам служить, его партизаны убили… Скажи! На матери за меня, окаянного, вина лежит? Ей держать ответ за сына? Старик! Я ведь хочу жить семьей, трудом, хочу детей родить… А то, что со мной было… Это была работа. Генерал приказал, мои подчиненные исполнили – детей постреляли.

Монах вдруг сказал:

– Я был снайпер. Мой счет – за сотню. Но моя война – избавление Родины от врага. Твоя война – корысть.

– Я – мстил!

– А сколько у тебя тайников? Часы, кольца, серьги? Приготовь себя к исповеди. Мне тоже надо помолиться, чтобы слушать тебя.

– Неужто есть путь спасения для таких, как я?

Но старец ушел в алтарь.

В Александре Ивановиче Петрове на Павелецком вокзале 10 ноября 1956 года некий гражданин опознал полицая Дмитрия Иванова. Это был спектакль госбезопасности. За квартирой матери Дмитрия Иванова вели наблюдение. И сын к матери пришел.

Судила Иванова Калуга, расстреляла Москва.

21 июля 1957 года приговор Калужского областного суда был приведен в исполнение в Бутырской тюрьме.

12 октября 1957 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Шумавцову Алексею Семеновичу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Другим Указом в тот же день посмертно были награждены: Апатьев Анатолий Васильевич, Лясоцкий Александр Михайлович, Хотеева Александра Дмитриевна, Хотеева Антонина Дмитриевна. Все – орденом Ленина.

Посмертно – орденом Красного Знамени – Азарова Клавдия Антоновна, Апатьев Виктор Иванович, Евтеев Николай Георгиевич.

Ордена Красного Знамени удостоены Михайленко (Хотеева) Зинаида Дмитриевна.

Красной Звезды – Ананьева (Хрычикова) Антонина Васильевна, Вострухина Мария Кузьминична, Зарецкая Олимпиада Александровна, Савкина (Фирсова) Римма Дмитриевна.

И только в 2007 году медалью «За отвагу» посмертно награжден протоиерей Зарецкий Викторин Александрович, а в 2008 году медалью «За отвагу» награждена и его дочь Нина Зарецкая.

Бессмертная слава…

В Людинове улицы носят имена героев-комсомольцев: Шумавцова, Лясоцкого, Апатьева, сестер Хотеевых.

Возле Казанского собора, в парке – памятник людиновским подпольщикам.

Бюст Шумавцова на станции Людиново II, памятник на месте расстрела партизанских семей.

Памятник на месте гибели Алеши Шумавцова и Саши Лясоцкого.

Написаны брошюры. Основательная книга Теодора Гладкова и Юрия Калиниченко «Людиново – воздание и возмездие».

Поэт Владимир Котов сочинил поэму «Сердце помнит их».

Возрожден Казанский собор. В соборе есть музей с витриной, где собраны материалы об отце Викторине Зарецком – священнике, партизанском разведчике.

Брянский лес – образ. Сама природа – воин. Застава. Ненастья – с Запада, и войну наносит на нашу землю с Запада.

Брынский лес для Брянского – сказочная глухомань. Стена сосен, хранящая тайну и древность. Обитель святых старцев-молитвенников.

– Такие вот нынче – Брынские леса! – Батюшка Алексий показывает на бросовое до горизонта место: березки, как волоски на бородавке, щетины кустарника по низинам. Батюшка вздыхает: – Здесь боры стояли великие.

До сосен мы все-таки доехали. Но вместо Брынского леса, символа непостижимой вечности и такой же непостижимой русской души, – маячило перед внутренним взором дерево-сирота. Листва, за которую страшно. Осенняя. Опадающая. Вот он, образ нашего времени.

– Куява! – Батюшка остановил машину.

Казенный, старой постройки дом, словно увядший. Поговорили с женщиной. Приезжая. О прошлом Куявы ничего не знает.

Станция заброшена, растаскана.

Прежняя, где четверо мальчиков дали бой батальону СС, сгорела, а эта, возобновленная, сама похожа на убитую.

В Думлово веселее. Голубой, аккуратно обшитый тонкими досками домик Герасима Семеновича Зайцева. В нем живут чужие. Летом. Большинство домов – собственность дачников.

Вечером батюшка Алексий пел народные песни:

Долина-долинушка,

Долина широкая,

Ой, люли-люли да любовь!

Батюшка собрал старое рукоделье, платья, рубахи, платки, рушники. Прабабушки, прадедушки красоту сами творили, без красоты жизни не чаяли.

Отец Алексий – хранитель Родины.

Без рубля в казне начал он восстанавливать Казанский собор, и вот собор уже дарит чудным светом прихожан. Чтимая Людиновская икона Божией Матери «Избавление от бед страждущих» в хрустальном киоте. Девятое февраля – праздник возвращения чудотворного образа народу Людинова. Для здешней земли Богородица – Благодатный Покров и Стена Нерушимая. Икона, слава Богу, дома, но воротится ли на Брынскую, на Брянскую землю сокровище России, стена России, сказка русская – лес, Брынский, Брянский?