Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

Из письма в феврале «…Несу обязанности фельдшера… Обед здесь и солдатский очень вкусный. О тепле — располагаемся в крестьянских избушках. О переходах. Умею и люблю много ходить… Вернусь к вам здоровая и удовлетворенная. Ведь как приятно сознавать, что в этом большом деле приносишь пользу. Опасность далеко от меня, ее нет…» В марте писала: «Причины моего поступления в армию. Вот вам фраза солдатика: «Мы на нашу сестрицу надеемся, дай Бог ей здоровья, чтобы она с нами была». А почему? Потому, что здесь нужны руки, что здесь нужна скорая помощь. О ласке сестры. Думаете, что здесь она не необходима? Еще как!..»

Родители тревожились, уговаривали ее вернуться. Она раз за разом отвечала: «Господи, как хотелось бы, чтобы вы поуспокоились. Да пора бы уже. Вы должны радоваться, если любите меня, что мне удалось устроиться и работать там, где я хотела… Но ведь не для шутки это я сделала и не для собственного удовольствия, а для того, чтобы помочь. Да дайте же мне быть истинной сестрой милосердия. Дайте мне делать то, что хорошо, и что нужно делать. Думайте, как хотите, но даю вам честное слово, что многое-многое отдала бы для того, чтобы облегчить страдания тех, которые проливают кровь. Но вы не беспокойтесь: наш перевязочный пункт не подвергается обстрелу…». «Мои хорошие, не беспокойтесь ради Бога… Жизнь вообще коротка, и надо прожить ее как можно полнее и лучше. Помоги, Господи! Молитесь за Россию и человечество…»

Она лишь успокаивала отца и мать, что опасности нет. На самом деле, Римма всегда была в гуще сражения, под огнем выносила раненых. Когда разгромленная 3-я армия отступала с Карпат, она возглавила группу солдат и командовала ими в бою. Удостоилась солдатского Георгия IV степени и двух Георгиевских медалей, а такие награды давали только за воинские подвиги. Самурцы в девушке души в ней не чаяли, считали ее своим живым талисманом. В июле 1915 г. она поехала домой, тяжело заболел отец. Солдаты и офицеры на прощание писали трогательные благодарственные адреса. Кстати, за командира батальона адрес подписал прапорщик Сахаров, а за командира полка — генерал-майор Стефанович. Оба — временно исполняющие обязанности вместо выбитых офицеров. Больше они не увиделись. Многие самурцы полегли в боях южнее Варшавы. А Римма дома настояла, чтобы вернуться на фронт, но родители уговорили, пусть хотя бы переведется в 15-й Оренбургский полк, где служил врачом ее брат. Им казалось, что так будет безопаснее.

С нового места службы она писала: «Мои хорошие, милые мамуся и папка! Здесь хорошо мне. Люди здесь очень хорошие. Ко мне все относятся приветливо…» Оренбургцы ее тоже полюбили, называли «святой Риммой». 21 сентября она сообщала от себя и брата: «Чувствуем себя хорошо! Сейчас спокойно. Не беспокойтесь, мои родные». А на следующий день, 22 сентября, в ходе контрудара 31-го корпуса Оренбургский полк пошел в атаку у с. Доброславки (севернее Пинска). В 10-й роте были убиты оба офицера, солдаты смешались, стали отходить. Римма, перевязывавшая раненых, поднялась и крикнула: «Вперед! За мной!» Собрала вокруг себя бойцов и повела на немцев. Солдаты воодушевились, ринулись за девушкой, сломили и погнали врага. Но Римма была ранена в бедро — разрывной пулей, жутко раздробившей кости и разорвавшей мышцы. Ее вынесли с поля боя. Она очень мучилась и знала, что умирает. Перекрестила обступивших ее рыдающих солдат. Последнее, что прошептала: «Боже, спаси Россию…»

Ей был 21 год. Указом царя Римма Иванова была посмертно награждена офицерским орденом Св. Георгия IV степени. Она стала единственной женщиной, удостоенная такой награды. Ее прах перевезли в Ставрополь, хоронил весь город — возле Андреевского храма, где погребали местных героев. В советское время на этом месте построили общественный туалет.

Генерал Брусилов, с трудом отбившись от двух неприятельских армий, обратился в Ставку. Доказывал — если ему дадут подкрепления, он сможет разгромить северный фланг австрийцев. Он упирался в леса, и неприятели поставили здесь довольно слабое прикрытие: хотя и сами обходили русских через Полесье, но были уверены, что масштабные боевые действия в такой местности нереальны. Эти предложения попали к Алексееву в самый напряженный момент прорыва под Свенцянами, на счету был каждый полк. Но Алексеев увидел, какие выгоды сулит операция Брусилова. Если разбить австрийцев, немцам опять придется выручать их, отвлекать войска с главного, белорусского направления. В 8-ю армию был направлен свежий 30-й корпус генерала Зайончковского, ставилась задача нанести удар на Луцк.

16 сентября наступление началось. 30-й корпус и 7-я кавдивизия двинулись на врага на северном фланге, круша и отбрасывая австрийские заслоны. Южнее атаковал 39-й корпус Стельницкого, еще южнее 4-я Железная дивизия и 8-й корпус Драгомирова. Железные стрелки Деникина тоже сумели прорвать фронт, 18 сентября вышли к Луцку с юга, бросились на штурм. Но с этой стороны еще до войны сами же русские укрепили город. А австрийское командование собрало в Луцке 2,5 дивизии, много артиллерии. Дивизию Деникина встретили ураганом огня. Она захватила две линии неприятельских позиций и застряла, все атаки были отбиты.

С севера продвигался корпус Зайончковского. Взял городок Рожище, пробился к Луцку. Зайончковский впоследствии стал видным военным историком, но военачальником был своеобразным, любил красивые позы. На следующий день был праздник, Рождество Пресвятой Богородицы, и он, подготавливая штурм, издал громкий приказ: «Порадуем Матушку Царицу Небесную! Бутылка откупорена! Что предстоит нам пить из нее, вино иль яд, покажет завтрашний день!» Но завтрашний день ничего не показал. Ведь русские войска, с двух сторон прорвавшись к Луцку, взяли в клещи значительную часть австрийской 4-й армии. Неприятельское командование всеми силами старалось вытащить ее из мешка, а для этого требовалось удержать Луцк. Атаки Зайончковского отразили. Он взывал к Брусилову, просил о помощи, и командующий армией приказал Деникину передать соседу один полк.

Но и следующая атака захлебнулась. Зайончковский жаловался, что его подавляет сильнейший артобстрел. Брусилов опять отдал распоряжение Деникину: в течение ночи бить по австрийцам всеми имеющимися батареями. Однако неприятель ответил на огонь ливнем снарядов. Одна из гранат попала даже в очаг хаты, где размещался штаб дивизии — к счастью, не взорвалась. Было понятно, что это еще «цветочки». Русские орудия обнаружили себя и израсходовали боезапас. В темноте враг накрывал дивизию наугад, а утром прочешет так, что мало не покажется. Деникин созвал командиров полков и объявил: «Наше положение пиковое. Ничего не остается, как атаковать». Они согласились.

Противник знал, что 4-я Железная осталась в неполном составе, атаки от нее не ждал. Но на рассвете стрелки внезапно бросились к неприятельским позициям, закидали их гранатами и ударили в штыки. Австрийцы побежали. Деникин вместе со своими солдатами влетел в город на открытом автомобиле и отправил телеграмму Брусилову — Луцк взят. Австрийские части, оборонявшие северную окраину, услышали, что русские уже ворвались на улицы, и тоже обратились в бегство. За ними устремились войска 30-го корпуса, обрадованный Зайончковский послал донесение, что он захватил Луцк. Брусилов на полях его телеграммы иронично приписал: «И взял там в плен генерала Деникина».