Реквием по любви. Грехи отцов - Людмила Сладкова

для меня значишь! Понял, как сильно… ты мне дорог!

— Андрей…

Брат смотрел на него очень странно. Его глаза неестественно блестели.

— Ты жил ради меня, а я и не замечал этого! — продолжал Андрей, будучи не в силах остановиться. — Но… мне преподали хороший урок! Теперь все иначе. Я всегда буду рядом и никогда тебя не предам! Я перестану прожигать жизнь впустую и прятаться у тебя за спиной! Я возьмусь за ум и буду помогать тебе с бизнесом, как ты и хотел! Я докажу тебе, что на меня можно положиться! Ты только… поправляйся, братишка! Поправляйся скорее…

В ответ Алексей так сильно стиснул его ладонь, что заломило пальцы.

— Знаешь, — пробубнил он едва различимо, — ради таких слов можно и горы свернуть!

— Свернем! — клятвенно заверил Андрей. — И не одну!

В этот момент дверь в комнату тихонько распахнулась.

Все та же красавица-медсестричка разрушила их временную идиллию:

— Прошу прощения, но ваше время вышло! Пора уходить!

— Еще минуту, пожалуйста!

— У меня будут крупные неприятности, если вас тут заметят, уважаемый!

Алексей одобрительно кивнул:

— Ступай! И о Соне позаботься, пока я тут… отдыхаю!

— Хорошо.

— Передай ей, что…

— Что?

— Ничего. Сам скажу при личной встрече.

Попрощавшись, Андрей покинул палату брата. А после подхватил на руки медсестру и покружил в знак благодарности за содействие. Однако ее пришлось быстренько вернуть на место, так как в кармане ожил телефон.

На экране высветился номер Ирины Павловны.

— Есть новости от Лизы? — воскликнул он, забыв даже поздороваться с наставницей. — Хоть что-нибудь известно?

— Нет. Она как сквозь землю провалилась!

— Понятно…

— Не отчаивайся! — послышалось из динамика. — Ты ее знаешь. Она будет бороться до последнего! Ее найдут. Но я звоню не по этому поводу.

— Еще что-то стряслось?

— Можно и так сказать, — сокрушенно выдохнула женщина. — Паша приезжал. Он отправил свою мать и сестру с Кириллом в Германию. Вика улетела, Андрей. Попросила передать тебе кое-что и улетела.

Если бы ему огромное пчелиное жало вогнали прямо в сердце – эта боль не шла бы ни в какое сравнение с тем, что он испытал сейчас, услышав подобные новости. Да, в нем кипела обида, ненависть и злоба к ее отцу.

Да, он жаждал его смерти и не желал больше видеть саму Соколовскую. Но… черт подери! Разве это нормально?

«После всего, что между нами было, ты могла бы и… попрощаться! Могла бы выказать хоть мизерное сочувствие моему брату! Или морально поддержать меня! Ты могла приехать и быть рядом со мной в такой сложный период! А ты… просто сбежала! Свинтила по-английски! Что ж… удерживать не стану. Наш уговор аннулирован. Скатертью дорога!»

В последний момент припомнив слова Ирины Павловны, он все же уточнил:

— Что она просила мне передать?

— Сейчас процитирую! — предупредила наставница и заговорила, будто бы читала с бумажки: — Ты можешь ненавидеть меня и винить в том, чего я не делала! Это ничего не изменит в моем сердце. Мои чувства были правдой!

* * *

В то же время…

Вечерело. Солнце неумолимо опускалось все ниже и ниже к линии горизонта. Время утекало, как вода сквозь пальцы, а должного результата все не было. С момента исчезновения Лизы прошло чуть более полутора суток. Самых жутких, самый мучительных, самых долгих в его жизни. Всматриваясь вдаль пустым невидящим взглядом, Борзый мог думать лишь об одном:

«Где ты? Ну где же ты, Кроха? Если тебя тронут, если посмеют причинить боль… никто меня уже не остановит! Я растерзаю ублюдков!»

В надежде отыскать ее они перерыли большую часть города. Да все тщетно.

Лиза будто сквозь землю провалилась. А вместе с ней исчез и Шмель, и Зарутский. На их поиски бросили почти все силы. Прокурор поднял своих людей. Дуда и отец – тоже. В стороне не остался и Ювелир – смог «договориться» со спецами из «органов», чтобы никакие госструктуры не встревали в данный конфликт. По крайней мере до его завершения.

Получив от старших полный карт-бланш, Похомов начал действовать. Старый заброшенный склад, расположенный на отшибе города, был выбран им не случайно. Именно здесь в свое время Пескарь свел счеты с Черчиллем.

Здание пустовало, но все еще оставалось пригодным для определенных целей. Пока Прокурор и его архаровцы тщательно обыскивали особняк Соколовских в поисках подтверждения слов Зарутского, а Ювелир (при тайном содействии бывших коллег) по крупицам восстанавливал возможный маршрут Лизы, Дмитрий приступил к осуществлению своего плана.

По его распоряжению на склад были доставлены несколько бочек с бензином. Сюда же вскоре привезли сторонников Шмеля, до которых удалось добраться в первую очередь. Их ожидал допрос с пристрастием, в котором Борзый принимал активное участие. Столь активное, что снова сбил все костяшки к чертям собачьим. До крови. Его раны горели и пульсировали. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем ураганом, что творился в его душе. С тем отчаянием, что напрочь затмевало разум. Благо хоть силы оказались потрачены не зря – Пескаревские шакалы сдавали своих же «коллег по цеху» без зазрения совести. И весьма охотно. Каждый из них называл все новые и новые имена. Список лиц, прогнувшихся под Гарика, все пополнялся и пополнялся. В нем насчитывалось более восьмидесяти имен. Почти семьдесят из них уже были доставлены на склад, тщательно «допрошены», связаны по рукам и ногам и оставлены под чутким надзором лучших людей Прокурора, вооруженных до зубов. Дмитрий тоже оставался здесь. Никому не доверял и предпочитал проконтролировать все самостоятельно. На кону стояло слишком многое. Лиза. Город. Жизни.

«Мы выманим тебя на сходку, сукин ты сын! Даже если мне придется пойти на крайние меры, выманим! Я не спущу тебе это с рук! Моя жена неприкосновенна! Она – не рычаг давления и не предмет шантажа! И каждая мразь в ближайшее время это уяснит! И ты… тоже уяснишь! А еще… ответишь нам за всех друзей, которых мы потеряли по твоей вине!»

Похомов знал, что Борис Андреевич с Гариком уже связался и все свои требования озвучил ему весьма доходчиво. Но каким окажется конечное решение ублюдка, предугадать было крайне сложно. Поэтому Борзый готовился ко всему. И к напряженным переговорам, и к кровавой бойне.

«Ты вернешь ее мне! — одержимо твердил сам себе. — Целой и невредимой!»

Докурив черт знает какую по счету сигарету,