Полудницы - Павел Владимирович Волчик

весь монастырь опустел? Что, если он остался совсем один? Вдруг его забыли разбудить или того хуже – о нем самом забыли?

Еще сонный, он прошлепал по каменному коридору к выходу. Пригоршней расчесал непослушные волосы.

Из сада пахнуло свежестью. Дэн зажмурился от солнца и застыл на месте.

Монастырь жил своей жизнью. Две монахини подстригали кусты и негромко переговаривались. Летали бабочки. Дэн медленно пошел по дорожке, скрытый от всех за живой изгородью.

Он уже дошел до центра лабиринта, как вдруг услышал тихие всхлипы.

Парень остановился, пытаясь понять, кто это плачет по ту сторону кустов.

Неожиданно прозвучал знакомый голос:

– Что тебя так расстроило?

Плачущая ответила не сразу, а когда заговорила, Дэн с удивлением узнал голос Гульшан:

– Я не расстроена. Просто не могла предположить, что все закончится именно так. Получается, Илий случайно спас их дочь, а я – его.

– Случайно или не случайно… Их девочка осталась жива, благодаря Илию, а его дочь, благодаря тебе. Это главное.

– Да, это главное. Но мне жаль ее родителей. После смерти бабушки я жила в их доме, и они относились ко мне, как к дочери. Они так долго ждали ребенка, а когда он появился, Бог подарил им всего два года.

– Прежде у них не было и этих двух лет.

Гульшан шмыгнула носом.

– Я жалею, что ничего не могу для них сделать.

– Разве? – прозвучал в ответ голос, и Дэн узнал по интонациям Софию. – Прямо-таки ничего?

Гульшан промолчала. Сквозь ограду чувствовалось, как она напряженно думает. Затем она сказала так тихо, что парень еле различил слова:

– Но… Я не могу. Неважная из меня мать.

– У тебя будет время всему научиться. Удочерение – долгий процесс.

– Если я решу ее удочерить, думать уже не придется, – парень услышал, что, сказав это, девушка улыбнулась.

– Гульшан, ты спасла Зарину. Ты провела с ней в монастыре несколько дней, и дочка Илия полюбила тебя. Найденная девочка тоже тебя полюбит, не сомневайся. Ну что ты?

Дэн услышал, что девушка снова плачет, но иначе, словно в ней что-то оттаяло.

– Врачи сказали, что у меня никогда не будет детей. А теперь получается…

Всхлип. Тяжелое дыхание.

– Получается, что врачи не предсказывают наше будущее, – закончила за нее София весело. – Мне пора ехать. Пусть ваша семья будет крепкой. В последнее время я слишком много видела родителей, разлученных со своими детьми. По-моему, нужно что-то менять…

Раздался шорох листвы, потом тихие шаги.

– А знаешь, как зовут девочку, Гульшан?

– Как?

– Полина. Поля.

– Правда, красивое имя?

Дэн зажал себе ладонью рот.

«Так вот, значит, что получается. Гульшан возьмет к себе девочку, которую мы с Илием несли от самого кургана! Вот это да!» – Парень услышал, как монахиня поднялась. Он незаметно начал пробираться к выходу, как вдруг вспомнил слова Софии.

«Пора ехать? Куда это она собралась?».

Он развернулся и бросился к воротам. Монахиня уже стояла там с небольшим рюкзаком за спиной. Сестра Варвара обняла ее, перекрестила и открыла перед ней дверь.

Дэн выбежал из кустов и закричал:

– Куда ты?!

София спокойно оглянулась, сощурила глаза:

– А, это ты… Как отдохнул?

– Я? Хорошо… София… – он сбился. – А тебе… вернее, а вам не нужно еще немного отдохнуть?

Она подошла ближе и шепнула:

– Нужно. Но дело слишком срочное.

– Что за дело?

– Я должна найти родственников женщин, которые подверглись экспериментам, тех, кого мы называли полудницами. Мне нужно передать им послание. Понимаешь?

Она говорила то ли серьезно, то ли шутя.

– Какое еще послание?

– От мамы сыновьям, от жены мужу, от дочери отцу.

Дэн, не отрываясь, смотрел на нее:

– Подождите! Я ведь тоже потерял мать.

– Вот я и дожидаюсь тебя тут. Тяну резину.

– Что? Откуда…

– Когда подслушиваешь двух взрослых теть, – она шутливо поправила на переносице невидимые очки, – делай это так, чтобы они тебя не слышали.

Парень раскрыл рот.

– Ну, что? Будешь задавать вопросы?

Дэн усердно закивал.

– Слушаю.

– Там, в пещере, я видел ее или галлюцинацию?

– Ты видел ее. Вернее, то, чем она стала из-за действия препарата.

В горле у Дэна пересохло. Он хотел спросить еще что-то, но разволновался.

– Когда ты ее встретил, она видела тебя как во сне. Она не могла сказать тебе то, что хотела.

– А что она хотела мне сказать?

София выдержала паузу, взяла его за плечи и заглянула прямо в глаза:

– Она сказала, что всегда будет тебя любить. Даже если вы будете далеко друг от друга.

У Дэна онемел язык, зачесались глаза.

– И это все?! – яростно выпалил он.

– Нет, не все.

– Так что еще она сказала?

– Она сказала: ты можешь перестать писать в тетради, если хочешь.

Парень с шумом выдохнул.

И в ту же минуту обнял Софию. Монахиня улыбнулась, погладила его по голове.

– Спасибо, что спасла мне жизнь. Там, в лесу. Я вел себя глупо. Спасибо. Передай ей, если можешь, что я тоже ее люблю.

Он вытер глаза и побежал в глубину сада.

– Эй, Данила!

Он встал, не обернулся.

– Что?

– Ты сам можешь ей об этом сказать. В любой момент. Когда захочешь.

Он коротко кивнул и скрылся за ближайшим кустом.

София постояла немного одна, покачала головой и вышла за ворота. Дорога вела через мост и терялась в холмах. Ей предстоял долгий путь. Она разыщет семьи полудниц и передаст послание. Она расскажет правду, и, скорее всего, многие ей не поверят. Но пока голоса звучат в ее голове, ничего иного не остается. Мать Серафима сказала ей, что они умолкнут, когда их земные дела завершатся, и душам найдется упокоение. Может, так и будет? Долгий, сложный путь.

Когда Дэн зашел в трапезную, все уже заканчивали завтракать. Азим махнул ему рукой и показал в сторону котла с овсянкой.

Парень взял со стола миску, искоса глянул на собравшихся. Все выглядели еще сонными и утомленными после долгого пути. Но, несмотря на это, за столом царило веселье.

Зарина сидела на коленях у доктора и кормила его с ложки своим завтраком. В перерывах между подачами в рот каши, она прижималась к Илию, гладила его по щеке и приговаривала:

– Олодец-олодец, па, ням-ням!

Каждая ее реплика сопровождалась дружным взрывом хохота. Зарина улыбалась, глядела на всех блестящими глазами и еще старательнее запихивала овсянку отцу в рот.

– Ненадолго ее хватило после двух дней голодовки, – утирал слезы Азим.

– Зато папе еще расти и расти, – смеялась мать Серафима.

Вторая девочка сидела тихо рядом с Гульшан и тоже ела кашу, послушно открывая рот. Она уже поправилась, температура спала,