Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

черные суконные брюки, гимнастерка защитного цвета, – а на белой нижней рубашке были буквы «Л. П.»{959}.

Уже после того, как Киев заняли большевики, Иван Пятаков получил у коменданта города разрешение на перевозку тела в Киев. 28 января (10 февраля) врачи 15‑го участка Юго-Западной железной дороги Константин Стефов и Николай Чернявский провели медицинское освидетельствование трупа и установили, что смерть, по-видимому, наступила от многочисленных колотых и резаных ран на голове и груди. Многочисленные порезы на правой руке свидетельствовали о том, что убитый пытался защищаться от ударов{960}…

В тот же или на следующий день Иван и Александр перевезли тело брата на Байковое кладбище, где 1-го (14-го) или 2-го (15-го) февраля его похоронили. Как оказалось, совсем ненадолго… «Потім по распорядженню большевиків тіло брата одкопали і 4‑го лютого [по старому стилю. – С. М.] поховали його разом з другими большевиками в Маріінському Парці», – свидетельствовал Александр Пятаков через месяц после событий{961}.

Упомянутое распоряжение отдал не кто иной, как Георгий (Юрий) Пятаков, приехавший в Киев из Петрограда. «Часов в 10 утра [вероятно, 28 января (10 февраля). – С. М.] к нам в вагон пришел Юрий Пятаков и попросил у нас 4 человека для того, чтобы поехать за город и взять труп брата[,] убитого гайдамаками и брошенного в поле», – вспоминал большевик Бушев, который принимал участие в наступлении на Киев по железной дороге{962}. Похороны в Мариинском парке были обставлены с большой торжественностью. «Все взоры обращены на площадки с гробами[;] ярким пятном кажется на этом фоне серебрянный гроб с прахом Леонида Пятакова», – сообщал газетный корреспондент, описывая, как похоронная процессия двигалась по Фундуклеевской и Крещатику. Георгий Пятаков подносил гроб с телом брата к братской могиле в Мариинском парке{963}. У Екатерины Шульгиной, жены Василия Шульгина, осталось впечатление менее торжественное:

Но вот и в самом деле вдали показывается что-то блестящее и выделяющееся.

Металлический гроб. Несут на руках. В толпе говорят: – Это “Леонид Пятаков“. Но я спорю, потому, что хорошо знаю, что “Лева“, как мы привыкли его называть, зная его семью с детства [Шульгины и Пятаковы жили в одном квартале. – С. М.], похоронен на Байковом. Но оказывается, в толпе были правы; приехавший уже после похорон брата – Георгий Пятаков, главный большевик, приказал вырыть тело несчастного Левы из могилы, где он уже лежал рядом с матерью, и велел тащить его в эту общую страшную языческую яму.

А вот и он сам (Георгий) мчится в автомобиле с своими рыжими волосами, под которыми бьется непонятный и жуткий для меня мозг. <…>{964}.

Так из Леонида Пятакова сделали своего рода сакральную жертву. Примерно через десять дней после похорон Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов озаботился увековечением его памяти, издав соответствующее постановление: «Секвестровать дом Пятаковых на Кузнечной улице и устроить в нем несколько рабочих организаций имени убитого Леонида Пятакова»{965}.

Это решение практически наверняка не было воплощено в жизнь, поскольку через несколько дней большевиков из Киева выгнали немцы.

В марте 1919 года, во второе пришествие большевиков в Киев, значительную часть центральных улиц города переименовали в честь «классиков марксизма-ленинизма» и героев большевистского движения. Именно тогда Мариинско-Благовещенская улица стала улицей Леонида Пятакова. В обиходе ее, естественно, часто называли просто «улица Пятакова». До поры до времени это не вызывало проблем. Но в январе 1937 года Георгий Пятаков был осужден как «враг народа», приговорен к смертной казни и тут же расстрелян. Это вскоре сказалось на судьбе Михаила Пятакова, работавшего тогда ученым специалистом на Азербайджанской рыбохозяйственной станции в Баку. В феврале 1937 года он был снят с занимаемой должности «за провал работы», в ноябре 1939 года – арестован, а в январе 1940 года – «за контрреволюционную деятельность» был сослан в трудовые лагеря на восемь лет{966}. В Киеве же улицу Леонида Пятакова переименовали, дабы избежать опасной ассоциации: она стала улицей Саксаганского, как и называется по сей день.

Леонида Пятакова еще дважды возвращали на карту Киева, но оба раза он там не закрепился: две улицы его имени, сначала на Оболони, а затем на Саперном поле, даже не переименовали, а ликвидировали «в связи с перепланированием»{967}. Четвертой попытки не последовало. Киев отторг Леонида Пятакова…

Новый год: стрельба и церковный собор

Традиционно, приход нового года у нас ассоциируется с неким очищением. Беды и невзгоды надеемся оставить в старом году, а в новом – начать если и не с чистого листа, то во всяком случае с чего-то лучшего, чем было еще вчера. В Киеве 1917/1918 годов ничего похожего не получилось…

В новогоднюю ночь в Киеве стреляли. В самых разных районах и по самым разным причинам.

«Около 2 часов ночи стрельба местами приняла такой характер, как будто где-то происходит бой, – сообщал корреспондент. – Это встревожило не только жителей, но и милицию. В места, где происходила стрельба, милицией высылались конные отряды, по городу в поисках стрелявших всюду скакали также патрули украинских казаков».

Перед встречей Нового года украинские патрули провели облавы в ресторанах, клубах и т. п. с целью выявить и обезоружить лиц, не имеющих права ношения оружия. Выявили. Некоторые из этих лиц, естественно, тут же и пустили в ход оружие. Одна из облав, на Большой Васильковской, вылилась в перестрелку, которая продолжалась более часа.

Стреляли не только преступники. В целом ряде мест жители прибегали к самосудам – над ночными грабителями, пойманными на месте преступления. За грабителями гнались и палили в них из револьверов и винтовок.

Кое-где пускали в ход оружие подгулявшие военные. Местами их осаждала толпа, и начиналась перестрелка между ними и толпой. Стреляли военные иногда в воздух, а иногда… в извозчиков, требовавших слишком высокой платы за проезд{968}. Один такой случай произошел у театра «Аполло», на Меринговской (Заньковецкой), около часа ночи. Выйдя из театра, поручик 1‑го украинского «куреня смерти» Григорий Храмов потребовал от извозчика Ивана Демкина отвезти его на Печерск. Получив отказ, Храмов выстрелил извозчику в лоб, смертельно ранив его… Стрелка задержал дежуривший в «Аполло» милиционер при помощи украинского патруля. Собравшаяся толпа, в том числе около тридцати вооруженных солдат, потребовали выдачи поручика Храмова для самосуда. Дежурному милиционеру удалось предотвратить расправу. Поручика отправили в штаб крепости, о чем заявили собравшимся, и тогда толпа разошлась{969}.

Как часто бывало в подобной обстановке, военные патрули не всегда оказывались настоящими. Если