Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - Петр Ефимович Люкимсон

истории о том, как р. Пинхас из Кореца стал приверженцем Бешта, которая будет рассказана в главе «Ребе», видно, что, когда какой-то еврей попал в беду и оказался в долговой яме, даже противники хасидизма знали: нужно лишь обратиться к Бешту, и он найдет способ, как исполнить заповедь и выкупа пленных и вызволены этого еврея из беды.

Что касается готовности Бешта прийти на помощь беднякам, то примечательна в этом смысле история о том, как однажды Бешт с учениками засиделся допоздна за третьей трапезой, и вдруг Бешт позвал слугу, взять из ларя несколько злотых принести в такой-то дом, поскольку там только что родила женщина, а в доме нет ни денег, ни какой-либо пищи.

Слуга поспешил исполнить поручение, но, когда явился в указанный ему дом, дверь в него оказалась заперта, так как, хотя роды уже закончились, повитуха еще не успела обрезать пуповину.

Безусловно, это — еще одна история о великой проницательности Бешта, его умении пронизывать духовным зрением весь мир и узнавать, что происходит в данный момент с каждым евреем. Но одновременно это и история о том, насколько ему была дорога каждая еврейская семья и как важно ему было прийти ей на помощь.

* * *

Вообще к деньгам Бешт относился очень легко, будучи уверенным, что все доходы человек получает от Творца Вселенной, и если будет щедро тратить деньги на исполнение заповедей, то никогда не останется с пустым карманом.

Примечательна в этом смысле история, рассказанная р. Меиром Маргалиотом о том, как однажды Бешт по дороге в Броды ненадолго заехал в Городенку. Р. Меир, которому еще только предстояло стать знаменитым раввином, уже был приверженцем Бешта и взялся сопровождать его до Бродов.

В Бродах Бешт остановился на постоялом дворе как обычный средней руки торговец, и никто не оказал ему внимание, кроме двоих — один был из числа местных знатоков Торы, а другой — богатеем. Спустя несколько дней у Бешта кончились деньги, и он велел извозчику готовиться в дорогу.

Узнав о безденежье Бешта, р. Меир сообщил этим двоим, что тот собирается уезжать, а заодно прозрачно намекнул, что учитель находится на мели. Б-гач, придя в первый раз, дал Бешту золотой червонец (который он и потратил на проживание в Бродах), и решил перед отъездом дать еще один. Но Бешт вернул червонец богачу, велев разделить его пополам: 12 злотых дать тем, кто учит Тору и Кабалу в местном клойзе, добавив, что видел Шхину над клойзом, а другие двенадцать злотых поделить между местными бедняками.

Увидев, что Бешт снова остался без гроша в кармане, р. Меир почувствовал, как у него защемило сердце.

— Зачем вы так поступили — ведь у вашей чести нет ни гроша на дорожные расходы? — спросил он.

На что Бешт со смехом ответил:

— Будь уверен, пока жив Г-сподь, нам не о чем беспокоиться.

И действительно: как только Бешт и р. Меир добрались до Радзивиллова, к нему за исцелением повалили жители города. Так было и в других местечках, и в итоге домой он вернулся с деньгами.

* * *

Как мы уже говорили, одним из самых больших человеческих пороков Бешт считал гордыню, а одной из самых больших добродетелей — скромность. Сам он был чрезвычайно скромным, чуждавшимся любых почестей и возвышения человеком, и чтобы понять это, достаточно вспомнить, как не хотелось ему «раскрывать» себя людям.

Но таким он сумел остаться и до конца жизни.

Временами, видимо, эти почести были ему приятны, и у него возникал соблазн воспринять их как должное, но Бешт в таких случаях тут же одергивал себя и старался выработать линию поведения, которая напомнила присутствующим, что он считает почести и проявление подобострастия неуместными.

Так, по рассказу р. Аарона из Меджибожа, однажды Бешт в очередной раз направился в Броды вместе со своим писарем р. Цви, но вынужден был заночевать неподалеку от города. Ночью р. Цви проснулся от какого-то странного стука и увидел, что Бешт сидит на кровати, чем-то явно напуган, да еще так, что его колени трясутся от страха так, что бьются друг о друга — и именно этот их перестук и разбудил р. Цви.

На вопрос р. Цви, что случилось, отчего он так напуган, Бешт ответил: — Пришел ко мне мой учитель и спросил: «Кто выше — ты или Авраам, праотец наш?!». Бешт удивленно спросил, к чему Ахи Ашилони задает столь нелепый вопрос? «Придешь в Броды, и устроят там тебе торжественную встречу, и если ты не остережёшься, то погубишь все, что было до сих пор», — поведал ему пророк. «И вот я перепуган до крайности!» — пояснил Бешт.

В Бродах и в самом деле к Бешту вышли навстречу именитые мужи города в праздничных одеждах и стали всячески выражать свое почтение. Но Бешт в ответ на это отошел к лошадям, и стал их поглаживать и похлопывать, ясно давая понять, что подобный излишне почетный прием ему неприятен.

По свидетельству р. Яакова-Йосефа из Полонного, Бешт постоянно молился, чтобы о нем говорили хулу — считая, что подобные поношения идут ему на пользу куда больше, чем почести.

И все же правильнее, наверное, было бы говорить о том, что Бешту претило как ложная скромность и показное смирение, так и проявление гордыни — особенно, в тех случаях, когда гордец хотел возвыситься над другим евреем, используя для этого знания Торы или даже в какой-то другой области.

В связи с этим нельзя не вспомнить историю, связанную с назначением р. Йехиэля-Михла раввином Гродно. После того, как р. Йехиэль-Михл прочитал в синагоге свою первую субботнюю проповедь в качестве городского раввина, в синагоге возникли большие споры. Особенно каверзные вопросы новому раввину задавал некий еврей по прозвищу р. Михл-судья.

Р. Иехиэль-Михл пообещал ответить на все вопросы за третьей трапезой, которая одновременно была чем-то вроде торжественного банкета в честь нового духовного лидера общины.

За столом р. Михл-судья уселся рядом с р. Йехиэлем-Михлом, а великий знаток Торы р. Зеэв Кицес сел на другом конце стола. Но, понимая, что р. Йехиэлю-Михлу в ходе дискуссии может потребоваться помощь р. Кицеса, Бешт бросил последнему через стол: «Ненавижу скромников! Поди сюда и сядь!».

Р. Зеэв Кицес пересел поближе, и во время начавшейся дискуссии разбил доводы р. Михла-судьи вдребезги. Судья пытался настоять на своем, всячески изворачивался, не желая признать поражения, пока, наконец, Бешт не сказал: «Хватит портить мне застолье!». Авторитет его к тому времени уже был так огромен, что все немедленно замолчали.

На следующий день