Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк

Больше всего поражали глубоко ввалившиеся глаза. Я их вижу как сейчас. Злые глаза, как у Дугана, недобро посверкивали из-под бровей.

Что ж такого он видел, чтобы стать таким? Чему был свидетелем? Что натворил? В каком ужасе участвовал? Чем рисковал? Интересно, какие воспоминания будут мучить его, если он пройдёт войну, а потом мир?

Я спросил его о Сейлоре. Он слышал о том, что произошло с Дэнни, но не хотел об этом говорить. Дэнни мёртв, сказал он, а мы живы. Всё остальное ничего не значит.

Потом он кинул бомбу. Сказал, что Крис Сиверс, как и Дэнни, погиб неделю назад в ночном бою у камбоджийской границы. Сиверс служил в том же несчастном подразделении, что и Сейлор.

Как поверить в такое? Я уставился на трофейную пряжку Солтса и попробовал собраться с мыслями.

Батальон СВА, продолжал он, накрыл огнём взвод Сиверса в 400 метрах от остальной роты.

— Это тактика Чарли: отрезать маленький американский взвод от роты где-нибудь на опушке, где укрыться можно только за слоновой травой.

Для устрашения враг затрубил в сотни горнов и начал медленно наступать. За двадцать минут убило трёх радистов, одного за другим. Вьетнамцы туже и туже затягивали петлю вокруг тающего отряда — ловушка превратилась в ад наяву, из которого не было выхода.

— Через какое-то время взвод…или то, что от него осталось, был уничтожен. Все были убиты или смертельно ранены. Азиаты добивали их минами, ракетами, пулемётами 50-го калибра, гранатами РПГ. Такая вот хреновая штука…

Из всего взвода только трое остались в живых. Помощи ждать было неоткуда. Взвод был отрезан и через 24 часа полностью разбит. В конце концов, солдатам пришлось вызывать артиллерию и напалм на себя.

Но даже это не помогло отбить атаку; к тому времени у Криса и других кончились боеприпасы. Пришлось отбиваться штыками и камнями.

«Я разговаривал с одним из оставшихся в живых, — продолжал Солтс. — Он рассказывал, что косые ходили среди тел и тыкали их ножами. Кто остался жив, тот спрятался под трупами товарищей и притворился мёртвым. Вьетнамцы обшарили карманы убитых: искали часы и другие ценности, потом раздели трупы и забрали оружие. Один азиат сел на голову солдата, пока тот прикидывался мёртвым, подсчитал награбленное и, смеясь, ушёл.

Когда на следующий день обнаружили тела, пришлось здорово потрудиться, чтобы отыскать личные знаки. Ребят подвесили за ноги, прикрутив лианами к ветвям, на телах зияли глубокие ножевые раны, с них были сняты скальпы, выпущенные наружу внутренности опутали головы. На лицах застыл ужас, а во рту торчали отрезанные гениталии».

В конце концов, дело дошло до рукопашной. Солтс сказал, что руки мёртвых американцев как клещи застыли на горлах мёртвых вьетнамцев, лица исказила смерть, и кровь запеклась под ногтями. Некоторые солдаты зубами рвали глотки врагу.

— Я слышал, как трудно было снимать руки ребят с вьетнамских шей и что многие умерли с открытыми глазами. Поэтому мы больше не берём пленных. Шлёпаем на месте…

— Ну, пора сниматься. Скоро идти в дозор. Приятно было встретиться, Брекк. Мне бы тёплое местечко в Сайгоне!

— Счастливого пути, Солтс. Желаю тебе выбраться отсюда…

Я пнул комок грязи и пошёл назад в нашу палатку.

— Чёрт бы побрал эту войну! ЧЁРТ БЫ ЕЁ ПОБРАЛ!

Мне нужна была новая пара штанов. На старых мотня обтрепалась и разошлась по швам до колен. Белья я не носил, поэтому москиты без жалости пили кровь из моих яиц. Я смазывал пах репеллентом, но от него жгло как от керосина. Наконец, я сдался.

— К чертям собачьим!

Через час вместе с ротой мотопехоты я отправился в страну монтаньяров.

Майор Бум-Бум предположил, что задание может продлиться неделю-другую.

— Оставайся там, пока не получишь полной картины, да привези побольше фотографий: снимай всю операцию, от начала и до конца, — напутствовал он.

— Это стоящее дело, и мы рассчитываем на него…оно выставит армию в добром свете…поможет завоевать сердца и умы людей, и всё такое. Будь там, пока всё не разнюхаешь. Мы надеемся на тебя, сынок, ты наш герой…

— Я испеку пирог, сэр…можете делать заказы. Мне всё равно, сколько недель придётся провести вдали от Сайгона, от пивнушек и красавиц с аллеи «100 пиастров», — пообещал я.

Мы ехали в горские деревни верхом на БТР-ах. Это вездеходы с острым носом и плоской крышей, на которой установлены пулемёты: один 50-калиберный и два поменьше — М-60. Крашены они на любимый армейский манер — в оливково-коричневый цвет, на бортах — большие порядковые номера, изрядно облупленные, но читаемые.

На бортах машин и на изогнутых щитах пулемётов остались отметины от осколков гранат, мин и пуль. В машине помещалась группа в пять человек.

Пока сталь бряцала и попирала землю, я трясся на верхотуре.

Наверху опасно: может снять снайпер. Залезешь внутрь — и азиатская пушка зажарит тебя живьём. Противотанковые мины тоже опасны для этих машин, но тогда уж всё равно каюк, не важно, снаружи ты или внутри.

Каждая машина старается точно попадать в след передней. Ведь это единственно известная безопасная часть дороги после того, как по ней прокатятся колёса.

С нами через джунгли двигались несколько больших транспортных грузовиков, чтобы помочь горцам перебраться в новые жилища.

Машины шли по старым тропам, которыми пользовались только местные племена. Перед отъездом из бригады нам говорили, что северяне могли заминировать эти пути, поэтому я предпочёл ехать на второй от головы колонны машине.

Мы вступили в страну монтаньяров, их деревушки, спрятанные под покровом джунглей, попадались тут и там на горных склонах.

Около 40 процентов местного населения болеет туберкулёзом. Люди долго не живут. Три четверти новорождённых в племенах умирают в первые дни, а три четверти из оставшихся в живых болеют и умирают до 18 лет. Продолжительность жизни среди горцев, маленькой расы пересечённых гор, была 30–35 лет.

Монтаньяры — таинственные полудикие люди, ведущие тихий замкнутый лесной образ жизни. Их женщины ходят с голой грудью и относятся к живущим в долинах вьетнамцам с древним холодным презрением, в то время как вьетнамцы боятся горцев и питают к ним отвращение как к дикарям и полулюдям.

В ближайших деревнях раздавался бой барабанов. То был завораживающий звук. Я никогда раньше не слышал ничего подобного. Это горцы передавали друг другу сигналы. Одно это нагоняло страху на Нагорье.

С нами было два переводчика: один сержант, говоривший по-вьетнамски, и вьетнамский рейнджер, понимавший горские диалекты.

Когда мы въезжали в деревню, вьетнамец объяснял людям, что они должны уехать, что их дома сожгут, потому что они находились в зоне свободного огня.

Молча и стоически горцы принимали предложение южно-вьетнамского правительства.