Девушка, которую ты покинул - Джоджо Мойес

Аккуратно поставив портрет девочки на подставку, я накрыла его одеялом.

— Пошли отсюда, Крабовски. Сделай-ка мне лучше чашку хорошего кофе, — махнула я рукой.

Утро незаметно перешло в полдень, и дело шло к вечеру. Температура медленно, но верно повышалась, воздух был неподвижным. Я написала для «Реджистер» статью о складе, взяла у Роджерсона и Крабовски интервью для женского журнала относительно настроения молодых солдат и их надежд вернуться домой. Затем вышла на улицу, чтобы чуть-чуть размять ноги и выкурить сигарету. Я влезла на капот армейского джипа и устроилась поудобнее, чувствуя сквозь хлопковые брюки тепло металла. На дорогах воцарилось временное затишье. Не слышно было ни голосов людей, ни пения птиц. Даже сирены, похоже, перестали завывать. А потом я подняла глаза и, сощурившись от яркого солнца, увидела, что в мою сторону ковыляет какая-то женщина.

Двигалась она с трудом, припадая на одну ногу, хотя лет ей было не больше шестидесяти. Заметив меня, она остановилась, озираясь по сторонам. Она внимательно посмотрела на мою нарукавную повязку, которую я, узнав, что поездка в лагерь отменяется, от расстройства забыла снять.

— Англичанка?

— Нет, американка.

Она кивнула. Мой ответ ее, очевидно, устроил.

— Здесь хранятся картины? Да?

Я ничего не ответила. Она не была похожа на шпионку, но я не знала, насколько засекречена информация о складе. Смутное время, и вообще.

Тогда она протянула мне какой-то пакет, который держала под мышкой:

— Пожалуйста, возьмите это.

Я слегка попятилась.

Пристально посмотрев на меня, она сняла обертку. У нее в руках была картина, портрет женщины, насколько я разглядела.

— Пожалуйста, возьмите это. Положите туда.

— Леди, почему вы просите положить туда вашу картину?

Она опасливо оглянулась, словно ей было неловко стоять рядом со мной.

— Пожалуйста, возьмите. Не хочу держать ее в своем доме.

Я взяла у нее картину. Портрет девушки примерно моего возраста, с длинными рыжеватыми волосами. Не красавица, но было в ней, черт возьми, нечто такое, что притягивало взгляд.

— Картина ваша?

— Принадлежала мужу.

У женщины было пухлое, добродушное лицо, такие обычно бывают у заботливых бабушек, но когда она бросила взгляд на картину, рот ее, точно от обиды, сжался в тонкую полоску.

— Но картина очень красивая. Почему вы отдаете такую чудесную вещь?

— Я никогда не хотела, чтобы она висела в моем доме. Муж заставил. Тридцать лет я вынуждена была смотреть на лицо другой женщины. Постоянно. Стряпая, занимаясь уборкой, сидя рядом с мужем.

— Ведь это всего-навсего картина. Нельзя же ревновать к картине.

Но она не слушала меня.

— Она смеялась надо мной почти тридцать лет. Когда-то мы с мужем были счастливы, но она разъела ему душу. Ее проклятое лицо преследовало меня буквально каждый божий день. И так все тридцать лет нашей семейной жизни. Теперь он умер, и я не обязана держать ее портрет в своем доме. Пусть возвращается туда, откуда пришла, — смахнула она слезы с глаз, а потом, будто плюнув, добавила: — Если не хотите взять, сожгите портрет.

И я взяла картину. А что еще мне оставалось делать?

Ну вот, я опять оказалась за письменным столом у себя в комнате. Дейнс, белый как полотно, сидел рядом и клятвенно уверял, что завтра непременно возьмет меня с собой.

— Дорогуша, а ты уверена, что хочешь увидеть весь этот ужас? — спросил он. — Зрелище не для слабонервных и явно не для барышень.

— С чего это вдруг ты начал называть меня барышней? — пошутила я, но ему явно было не до шуток.

Он тяжело опустился на край койки и закрыл лицо руками. И я неожиданно заметила, что у него трясутся плечи. Широкие плечи уже немолодого человека. Я стояла в полной растерянности, не зная, что делать. Потом достала из сумки сигарету прикурила и протянула ему. Он поблагодарил меня взмахом руки, утер слезы, но поднять голову не решился.

Тогда я слегка занервничала, что для меня, уж поверьте, совершенно нехарактерно.

— И… спасибо, что помогла. Парни сказали, что все прошло отлично.

Не знаю, почему я не рассказала ему о картине. Наверное, мне следовало ему доложить, хотя, с другой стороны, картина ведь была не со склада. А той старой немке было глубоко наплевать, что станется с портретом девушки, лишь бы та больше не смотрела на нее со стены.

И знаете что? В глубине души мне понравилась идея иметь картину такой невероятной силы, что она смогла разрушить некогда прочный брак. Да и девушка вроде очень даже хорошенькая. От нее невозможно отвести глаз. А если учесть, что здесь творится сущий кошмар, неплохо иметь под рукой вещь, на которую приятно посмотреть.

Когда Марианна Эндрюс закрывает дневник, в зале заседаний воцаряется мертвая тишина. Лив находится в таком напряжении, что еще немножко — и она упадет в обморок. Девушка бросает осторожный взгляд в сторону и видит Пола, который сидит, напряженно вытянув шею и уперев локти в колени. Рядом с ним Джейн Дикинсон что-то яростно строчит в блокноте.

«Сумочка».

Слово берет Анжела Сильвер:

— Итак, мисс Эндрюс, давайте уточним. Получается, что в тот момент, когда вашей матери добровольно отдали картину, известную вам под названием «Девушка, которую ты покинул», данное произведение не находилось, причем никогда не находилось, на складе произведений искусства.

— Нет, не находилось, мэм.

— Тогда хотелось бы повторить еще раз. Да, на складе действительно хранилось огромное количество трофейных — награбленных — произведений искусства. Однако именно эту картину отдали в руки вашей матери вне стен оного склада.

— Да, мэм. Картину отдала немецкая дама. Так сказано в дневнике.

— Ваша честь, этот дневник, написанный рукой Луанны Бейкер, неопровержимо доказывает, что картина никогда не хранилась на сборном пункте. Портрет собственноручно отдала женщина, ненавидевшая его всю свою жизнь. Отдала. По какой причине — то ли из ревности на сексуальной почве, то ли из чувства давней обиды, — нам не дано знать. Но самое главное здесь то, что искомая картина, которая, как вы ясно слышали, могла быть просто уничтожена, была подарена.Ваша честь, за последние две недели стало совершенно ясно, что провенанс находящегося перед вами произведения искусства не полный, впрочем, как и у большинства картин, переживших бурные периоды истории двадцатого столетия и сохранившихся до нашего времени. Однако на настоящий момент можно твердо доказать, что две последние сделки по передаче картины были абсолютно чистыми. Дэвид Халстон был добросовестным покупателем. Он совершенно законно приобрел ее для своей жены в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, и у нее есть расписка, подтверждающая сей факт. Луанна Бейкер, предыдущая владелица картины, получила ее в дар в тысяча девятьсот сорок пятом, и мы имеем ее письменное свидетельство, свидетельство женщины, известной своей честностью и скрупулезностью. На основании всего сказанного выше мы утверждаем, что картина «Девушка, которую ты покинул» должна остаться у ее нынешней владелицы Оливии Халстон. В противном случае это будет насмешкой над правосудием.