Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

– Это опухоль, мам! – вздохнула Амина. – Ты же сама видела томограммы.

– А никто и не говорит, что опухоли нет! Я считаю, вполне возможно, что темные силы пользуются этим и притворяются членами семьи! Иначе зачем им приходить к нему? Они и в реальной-то жизни нечасто виделись!

– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил Томас, затем встал и вышел из комнаты.

– Наверное, я неточно выразился, – нахмурился Чако. – Я не о том, что таких галлюцинаций не бывает, Камала. Просто хочу сказать, что люди довольно редко одновременно видят и слышат то, чего нет, хотя, если мозг подводит…

– У моей сестры тоже были галлюцинации! – одобрительно закивала Бала. – Каждую ночь ей снилась наша старая айя, которая сидела с нами, когда мы были маленькими, такая мерзкая старуха с кривыми пальцами, все время нас щипала…

– Это сон, а не галлюцинация! – раздраженно перебила ее Камала.

– Давайте вернемся к нашим делам! – подпрыгнув на диване, вмешалась Санджи. – Думаю, нам стоит составить расписание.

Никто, кроме Амины, не услышал, как со щелчком открылась входная дверь. Столовую залил яркий солнечный свет. Девушка поднялась, прошептав «я в туалет», как будто кто-то ее слушал, и вышла в коридор.

Дверь была распахнута настежь, а на улице, недалеко от входа, стоял отец и пристально всматривался в деревья, защищавшие двор с обеих сторон, словно сложенные в молитве ладони. Томас опустил руки, он казался совсем маленьким. Амина подошла к нему, но он даже не обернулся, и на секунду она решила, что он снова видит кого-то из них – Итти, Сунила, Акила или еще кого-то, кому пришло в голову заглянуть в их дом субботним вечером. Девушка протянула к отцу руку и была удивлена тем, с какой силой и уверенностью он обнял ее. Томас прижал Амину к себе, их пальцы переплелись так крепко, что ей стало больно.

– Здравствуй, красавец! Как дела?

– Марианна! – улыбнулся Томас темноволосой медсестре, раздвигавшей шторы в палате.

– Хотела уйти с работы пораньше, но тут мне сказали, что сегодня придешь ты! – улыбнулась она, и на ее пухлых индейских щеках проступили ямочки. Взглянув на капельницу, она поцеловала Томаса в щеку. – Что у нас сегодня в меню? Начал принимать «Декадрон»?

– Ага.

– Как прошло?

– Отлично. Полминуты немного кружилась голова, а потом пришел в норму.

Неделю спустя по настоянию Томаса ему начали делать химиотерапию. Несколько историй болезни с экспериментальным лечением в больнице Андерсон убедили его в том, что это может сработать. Аньян Джордж считал успех маловероятным, но все-таки сдался под напором пациента.

– Твоего папу тут все обожают, – взглянув на Амину, добавила медсестра.

Амина это знала. Они с Томасом приехали два часа назад, а в палату уже заглянули шесть медсестер и несколько докторов, все с ободряющими улыбками на лицах. Посетители задавали огромное количество вопросов на безопасную, по их мнению, тему – о личной жизни Амины.

– Как рука? – спросила Марианна, записывая что-то в медкарту.

– Хорошо?

– Холод чувствуешь?

Томас поколебался, но все-таки кивнул. Она ласково погладила его по ноге, пряча печальную улыбку, и Амина сразу же испытала к ней больше доверия и страха, чем к остальным.

– Принесу тебе грелку. Тебя уже тошнило?

– Мы же только начали, глупая ты гусыня!

– Я так, на всякий случай! – подмигнула ему она, выглядывая из-за ширмы.

– Она – одна из лучших, – сказал Томас.

Амина молча кивнула. Он говорил это о каждой заходившей к ним медсестре.

За окном на крутом склоне холма красовался Альбукерке в разрезе: парковки, билборды, жилые дома, горы.

– Тебе странно снова вернуться сюда? – спросила Амина. – В больницу?

– Нет. Не очень. Я думал, будет хуже, но на самом деле мне даже приятно.

– Потому что тут все знакомое?

– Забавно, – печально улыбнулся отец, – вот так занимаешься чем-то всю жизнь, а потом… Вчера подумал: а вдруг я больше никогда не прикоснусь к человеческому мозгу? Ведь к тому, что делаешь руками, очень сильно привыкаешь… – задумчиво продолжал он, глядя на собственные кисти и разминая пальцы, словно пытаясь убедиться, что они действительно принадлежат ему. – Как ты? Как твоя работа?

– Да так, – пожала плечами Амина. У нее не хватило духа рассказать родителям о Джейн, мешало то ли чувство вины, то ли волнение, она и сама толком не понимала. – Все хорошо. Я рада, что могу и здесь работу найти.

– Когда у тебя следующая съемка?

– В субботу. Сын Люсеро женится.

– Господи, точно! Мне надо туда пойти?

– Только если тебе самому хочется.

Томас кивнул и посмотрел на иглу капельницы. Потом потер плечо и немного поморщился.

– Онемела, – сказал он, прежде чем Амина успела что-то спросить. – Это нормально. Скорее всего, у меня понизится чувствительность конечностей.

Амина встала и подошла к окну, чтобы он не видел ее лица. Последнее время ей было сложно держать себя в руках, когда ее начинали мучить неотвязные мысли о том, что будет дальше, и дальше, и дальше. В конце концов в голове оставалась лишь одна картинка – шкаф с одеждой и обувью отца.

– Тебе больно? – спросила она.

– Не очень. В этом смысле мне повезло.

– Ясно, – с трудом отозвалась Амина, чувствуя, как в уголках глаз от ярости выступают крошечные слезинки.

– Присядь, детка.

Она отошла от окна и вернулась к его постели. Почему на больничных койках все люди напоминают марионеток? Она прекрасно знала, что с начала лечения отец не стал меньше ростом и не похудел, однако на этой койке он выглядел крошечным. Ей казалось, что она смотрит на закат, и это не приносит ни облегчения, ни ощущения красоты происходящего.

Отец взял ее за руку. Его пальцы обожгли кожу холодом.

– У тебя все хорошо? – спросил он, и Амина быстро кивнула. – Знаю, бывает очень тяжело… Все это беспокойство.

– Пап, пожалуйста…

– Я просто…

– Давай поговорим о чем-нибудь другом? – взмолилась она, понимая, что ведет себя как ребенок.

Подсоединенный к капельнице аппарат несколько раз пропищал.

– Откуда ты знаешь, когда надо фотографировать? – вздохнув, спросил Томас.

– Что?!

– Не могу понять! У меня фотографии получаются ужасно!

Амина улыбнулась. Отец говорил правду. Его снимки никуда не годились: сплошные обрезанные руки и ноги, двойные подбородки и страшные гримасы.

– Это дело практики, – ответила она.