Драконья кровь - Карина Демина

- Мы спустились. И я коснулся воды. А потом вдруг рухнул в нее… помню, было плохо. Тело ломило, а отец поил какой-то дрянью. От нее становилось легче, хотя и ненадолго. Я решил, что просто подцепил какую-то заразу, а он не стал убеждать. Позволил мне уехать, как только я на ноги встал. Конечно, он ведь прекрасно понимал, что у меня дела. И Лаура ждала. Нельзя заставлять ждать прекрасных девушек. Я продержался почти год.

Ник убрал руки под стол. А к своему кофе не притронулся, и я забрала чашку, пусть холодный и не сказать, чтобы вкусный, но лучше, чем ничего. Ко всему, когда пьешь, говорить не обязательно. А я понятия не имела, что следует говорить в подобных случаях.

- Это началось не сразу. Первое время меня знобило. Я думал, это следствие простуды. Потом стали появляться мысли… разные… о том, что кровь красива. Настолько красива, что я мог застыть во время операции, любуясь этой красотой. Ненадолго, но… потом стал думать, что будет, если из человека эту кровь выпустить. Всю, до капли. Потом вообще, что убить несложно. Что если я захочу, то могу любого… смерть во время операции ведь случается.

Левая щека Ника дернулась.

- Мысли приходили и отступали… и я говорил, что это просто наваждение, что случается. От усталости. Я ведь много работал. И нервы. Лаура стала очень требовательной. Она хотела стабильности и, как выяснилось, денег, ведь у меня их много, но я слишком гордый, чтобы просить. Даже ради нее. Так она сказала. Почему-то дома перестало быть спокойно. А я начал думать о том, что убить можно и Лауру. Когда мне в первый раз приснилось, как я это делаю, я проснулся в ужасе и восторге, потому что… это было непередаваемо. При том сон был ярким. Ошеломляющим. Я лежал и раз за разом прокручивал в голове каждый эпизод, каждую деталь. А потом повернул голову и, разглядывая спящую Лауру, представил, как это будет… снова… и испугался.

- Ты ей рассказал?

- Нет, конечно. Она бы не поняла. Я отправился к маме. Я знал, что у нее шизофрения и, что я тоже могу унаследовать. Я говорил с ее лечащим врачом… и наверное, если бы у меня хватило духу признаться, меня бы не выпустили. Или нет? Не знаю. Духу не хватило. И я вернулся. Я ушел с головой в работу, сказал Лауре, что это ради нас, что отец требует невозможного, а я сам способен сделать карьеру. Я выматывал себя до состояния, когда просто доползал до кровати и падал. Но самое поганое, что я продолжал видеть сны. И они становились все более яркими, детальными, настоящими, словно мой больной разум хотя бы во снах реализовывал мои желания. А потом я сорвался на Лауру… я не помню из-за чего. Какая-то мелочь, то ли она о чем-то просила, то ли требовала, то ли… не важно, главное, она говорила и говорила, и этот ее громкий голос просто-таки ввинчивался в череп. И я понял, что если она не заткнется, череп треснет. Я попросил ее замолчать, а она ударилась в слезы и обвинения. И на крик перешла. Это было невыносимо. И я взял ее за горло. Сдавил. Держал и давил, глядя, как она пытается вырваться. И в этот момент я четко осознал, что хочу ее убить. Или не ее, но кого-нибудь. Не так важно, на самом деле, кого именно. Я заставил себя разжать руки. Лаура… у нее хватило ума уйти. А я понял, что должен вернуться, что, возможно, отец знает, в чем дело.

Ник замолчал, переводя дыхание. А я допила вторую кружку кофе. Пирогом тоже не побрезговала, исповеди исповедью, а завтрак завтраком.

…есть еще один рецепт, яйца в соусе с вином. Только гложут меня некоторые сомнения, будет ли смысл в том, чтобы извести полбутылки вина на соус, которым два жалких яйца поливаются.

- Здесь стало легче. Сперва я никому не говорил о своем возвращении…

Это да. Не говорил.

И вообще…

- Первое время я просто спал. Сутками. Просыпался, чтобы поесть и вновь впадал в спячку. На сей раз без снов. И это было чудесно. Жажда крови тоже куда-то подевалась, сменившись полной апатией. Я просыпался. И лежал. Часами. Выбирался на кухню. Ел, потому что помнил, что есть надо. Возвращался и вновь лежал. Впадал в сон. Просыпался. И так по кругу. Отец заглядывал. По-моему, я стал частью его эксперимента. Он подробно расспрашивал, как я себя чувствую, что и почему. Я отвечал. Честно. Мне было все равно. Приезжала Лаура, но ее не пустили. И отец о чем-то говорил с ней. Полагаю, заплатил и неплохо.

А я почти все время в пещерах проводила.

- В какой-то момент я стал выбираться к морю. Садился и сидел. Смотрел. Часами. И он нашел меня на берегу.

- Кто?

- Лютый, - Ник улыбнулся. – Однажды я пришел, а он ждал. Сидел, глядел на меня сверху вниз, и ждал. И я сказал, что помню его. Я действительно его помнил. А он ответил, что тоже помнит. Не словами. И не мыслями. Но тоже понятно. И мы сидели вдвоем… тогда еще вожаком был Изумруд.

- А потом он постарел…

- Потому что я убил отца.

Улыбка Ника исчезла.

- Но давай по порядку. Лютый научил меня жить снова. Рядом с ним я чувствовал себя целым. И это было странно, будто я просто не понимал, что часть меня отсутствует, а тут она нашлась и все стало правильно. Отец обрадовался тоже. Действительно обрадовался. Сказал, что зря сомневался во мне. Знаешь, я всю жизнь ждал этих слов, а когда услышал, то понял, что мне его признание не нужно. Зато появились кое-какие подозрения… сложно объяснять. Когда семейная сила просыпается, ты все начинаешь воспринимать немного иначе. Мир меняется.

Он потер переносицу.

- С миром было неладно. На уровне ощущений. И когда отец говорил. Как будто фальшивая нота в мелодии… он учил меня. Воздействовать на драконов. И на людей. Полностью подавить волю я не способен, но вот убаюкать разум или убедить, что рядом никого нет, могу. Мне было несложно войти и выйти. В ту ночь я просто вошел и забрал сумку. Содержимое… я говорил. Деньги переведу на счет, скажем, в качестве свадебного подарка.

- Не нужно.

Деньги все еще лежали в тайнике, и я понятия  не имела, что с ними делать. Оказывается, денег у меня и своих хватало, а эти… я не дура, я понимаю, что за нами приглядывают. За всеми нами. И такая сумма не останется незамеченной.

- Ты больше хочешь столовое серебро? – Ник приподнял бровь. А я огрызнулась.

- Не смешно.

- Совершенно не смешно. Я открою фонд. Если не тебе, то твоим детям они пригодятся.

- У меня нет детей.

- Будут.

- Я не уверена, - я скрестила руки на груди.

- Хорошо. Тогда в старости завещаешь его кому-нибудь, - Ник не собирался отступать. – В тот год я добрался до дневников. Семейный архив разделен на две части. Первая – общедоступная, там девичьи дневники Патриции, воспоминания предков, описание стран, которые они посетили… как я понял, раньше поводок был не таким жестким. Какие-то заметки и прочая мишура. Вторая закрыта. И сейчас, к моему сожалению, безвозвратно утеряна.

- Совсем безвозвратно?