Маг и его кошка - Алина Лис

Стерва!

Я начал следить за формулировками, уточняя буквально каждое действие, но она все равно находила в них лазейки, заставлявшие меня восхищаться ее умом и упрямством.

Камнем преткновения меж нами оставался ошейник. Она всерьез переживала из-за украшения, которым я ее наградил. На мой взгляд, совершенно напрасно — штучка де Бриена смотрелась одновременно возбуждающе и пикантно. Ну, мне, по крайней мере, трудно было удержаться от мыслей определенного содержания, когда я останавливал на нем взгляд.

Он ее совершенно не портил. Напротив, придавал очарования. Приковывал взгляд к тонкой шее, подчеркивал бледность кожи. Делал сеньориту как-то уязвимее, мягче.

Но Франческа считала само существование ошейника неимоверно унизительным и постоянно просила снять. Намеками, жестами, взглядами…

Я бы снял, честное слово, раз это для нее так важно. Но она же тогда уйдет!

Или не уйдет. Не знаю. Главное — сможет уйти. Я не хотел рисковать.

Не мог потерять ее.

Дурак. Даже не дурак — идиот. Снова по тем же граблям. С разбегу. Не я ли любил повторять: «Никаких привязанностей к человекам». И вот…

Я знал, чем все закончится. Люди слабы и смертны. Им отмерен ничтожно малый срок.

Еще было время. Десять, а то и двадцать лет до того, как она начнет стареть, как безупречная, сияющая кожа покроется сетью морщинок, сначала едва заметных, позже все более и более очевидных. Погрузнеет фигура, уйдет девичья прелесть и легкость…

Бессилие перед неизбежным финалом — одна из причин, по которым я не был настойчив в попытках сделать ее своей. Правильней всего было бы отпустить девчонку. Прервать эту мучительную для нее и обреченную для меня связь, пока не стало слишком поздно и слишком больно. Но я не хотел.

Боялся сближаться и не мог отпустить. Я нуждался в ней. Не как в воде или воздухе, но присутствие Франчески делало жизнь ярче. Я готов был расстаться с ней не больше, чем балованный ребенок, получивший новую, желанную игрушку.

Intermedius

Умберто Рино

— Забудь. Твоя сестра мертва.

Наследник мотнул лохматой головой, и на его лице Умберто Рино словно в зеркале увидел выражение фамильного упрямства.

— Это не так, мой сеньор и отец. Поверенный, — юноша сверился с письмом в руке, — Бакерсон пишет из Рондомиона, что в городе видели девушку, похожую на Франческу.

Презрительное выражение лица Риккардо контрастировало с почтительным тоном.

«Ты отдал Франческу. Ты запер меня, не дал проститься с сестрой, но теперь ты не сможешь запретить мне искать ее», — говорил яростный взгляд юноши.

Герцог отвел глаза.

За прошедшие два месяца наследник Рино изменился как-то резко и сразу. Ушел, растворился в серой, полной пепла хмари, встрепанный птенец, мальчишка в теле взрослого. Вышел вместе с рыданиями по потерянной сестре.

Риккардо повзрослел в одночасье, утратив уважение и страх. Он больше не искал одобрения отца и не боялся спорить с ним, не стесняясь и посторонних.

За это маг тоже должен будет заплатить.

— Забудь, — тяжело повторил Умберто Рино. — Ее не вернуть, все равно что мертва.

Он избегал называть дочь по имени даже мысленно. Слишком тяжело становилось на душе.

Эта тяжесть была с ним всегда с того хмурого утра. Крик «Отец!», надменная ухмылка мага и горечь бессильного унижения.

А после пришло отвращение к самому себе. Словно измазался в нечистотах, а теперь уже не отмыться. Он убеждал себя, что иначе было нельзя, но отвращение не проходило.

Герцог Рино умел не колебаться, принимая сложные решения. Его совесть была покладиста, она понимала слова «надо» и «для блага герцогства».

Но сейчас эта сука второй месяц не желала замолкать, и герцог не знал, как ее успокоить.

Прощальный взгляд Франчески — похожа, боги, как же похожа на Камиллу, прощальный поклон того, кто выдавал себя за Эйстера, так и стояли перед глазами.

Умберто Рино не привык сожалеть о сделанном.

Риккардо мотнул головой, и герцог понял — не забудет. Значит, надо связаться с этим Бакерсоном, пока не поздно. Надавить, заставить отписаться, что обознался.

Очередная подлость, не сделать которую невозможно. Он не может лишиться последнего сына.

— Осмелюсь заметить, отец, что хоронить заживо — варварский обычай.

— Остришь? — зло спросил Умберто. — У Эйстера понабрался?

Риккардо побледнел, словно от оскорбления, и вскочил.

Умберто Рино вставать не стал. Сидел, рассматривая наследника, пока тот сжимал кулаки в попытках обуздать свое возмущение.

Долгожданный первенец, ребенок Камиллы — младшей дочери герцога Мантерро, прекрасной, избалованной и взбалмошной, она так и осталась его любимой женой…

Щенок. Пока еще щенок. Лелеет придуманные обиды, мечтает перегрызть горло вожаку. Силен, пусть пока сам не знает своей силы. Отважен, не то, что жалкий трус — его брат, но слишком порывист.

И глуповат.

Нанял поверенных во всех крупных городах, разослал описание Франчески. Представляет себя спасителем из романов, не иначе. А как он будет отбирать сестру у чародея, способного за час уничтожить армию, — об этом Риккардо подумал?

— Иди, — велел герцог. — И забудь про Франческу.

Наследник от души стукнул дверью на прощанье.

Франческа

Я запуталась.

Знаю, что должна ненавидеть своего тюремщика, но пламя ненависти нужно кормить, иначе оно гаснет.

Элвин не делает ничего, чтобы поддержать мою ярость. Мне иногда даже хочется, чтобы он был груб — накричал, применил силу. Начни он меня сечь розгой, как грозился, я бы знала, что чувствовать.

Наверное, я заслуживаю презрения со стороны более стойких духом. Так быстро сломалась, уступила. Стоило бы проявить выдержку и непримиримость — не отвечать ему, надменно отворачиваться, встречая улыбку, всячески показывать, как мне противно его общество.

Стоило бы. Но я так не могу.

С ужасом вспоминаю первые недели в Рондомионе — одиночество, озлобленность, беспросветная тоска. Я хотела наказать Элвина, но наказала и себя не меньше.

Не хочу повторения. Презираю себя за слабость, но я слишком люблю жизнь. Между гордостью и радостью я выбираю радость.

«Мудрое решение, — сказал как-то Джанис. — В компромиссе нет унижения».

Поэтому я разговариваю с тем, кто надел на меня ошейник. Смеюсь его шуткам. Еду с ним встречать рассветы Изнанки на горбатом мостике.