Безмолвие - Джон Харт

– Это тебе, Айна. Дай мне своей храбрости, своей воли.

Вообще-то, ей полагалось предложить свою храбрость и волю, но ее народ ушел, и мир переменился. Означало ли это, что и ее выбор был неверным? Бездомная в холодном мире, она вернулась, чтобы замкнуть круг, и не знала ничего другого. Теперь ее рука лежала на дереве, и ее кровь досталась ему.

Красное пятно влажно блеснуло, а потом поблекло. Дерево выпило ее кровь.

Джонни пробудился на страницах чужой жизни. Слова, образы, воспоминания жены – все это отзывалось в его сознании. Он видел ее на картинках: как она держит малыша, как вынимает его из кроватки: Эй, это мы, наша жизнь. Этим образом Джонни особенно дорожил, потому что на других страницах разливался ужас и мрак. Десять дней после рождения ребенка Мэрион не вставала и не говорила. Не узнавала Джона, не узнавала сына. Сколько месяцев ее взгляд был прикован к одной и той же точке на потолке? Казалось, всю жизнь. Вечность.

Джонни пытался остаться в том счастливом месте, но не мог забыть, не мог выбросить из головы другие походы на болото, когда он просил, умолял, становился на колени и, наконец, угрожал. Каждый раз Айна прогоняла его и даже отказывалась разговаривать.

«Может быть, в следующий раз», – говорил в таких случаях Айзек.

Может быть, в следующем месяце.

Джонни понимал – Айзек боится Айну. Мэрион не ела и не спала, едва дышала, но при этом не чахла. С ней все было хорошо, кроме одного, самого главного.

Что ты сотворила с ее душой?

Эта страница была мрачнее всех, эхо криков. Живая, но мертвая. Мертвая, но живая.

Джонни встал на четвереньки – там, не в настоящем. Жизнь вытекала из Айны на мшистую землю, и он видел ее глаза, ее злость и страх, приближение смерти.

«Принеси лопату, – сказал он Айзеку. – Потом иди к дочери».

Айзек ушел и скоро вернулся. А Джонни взял на руки тело и отнес туда, где предал земле.

– Боже… – Он сел на полу. В доме было сумрачно, на душе погано.

– Кто такая Мэрион?

Джонни открыл заплывшие глаза. На стуле возле узенького стола сидел Джек. Больше в комнате никого не было.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Джонни.

– Ты кричал во сне.

– А остальные?

– Их я не впустил.

Джонни устало поднялся и сел на второй стул.

– Долго я спал?

– Не знаю.

Джонни потрогал лицо. Знакомое – его, а не Джона.

– Что происходит, Джонни? Зачем мы здесь?

– Даже если расскажу, ты не поверишь.

– Попробуй.

– Не могу.

– Я сказал, что ты кричал. Это не совсем так. Ты орал и вопил.

– Джек…

– Когда я попытался войти в первый раз, Леон не пустил меня дальше порога. Старуха сказала, что начатое должно идти своим чередом, а если я разбужу тебя, то все испорчу. Я пригрозил, сказал, что позвоню в полицию. Только этот аргумент и подействовал.

Джек откинулся на спинку стула, приподнял край шторы на окне и увидел Вердину, Кри и Леона. Из всех троих довольной выглядела только старуха.

– Она сказала, что убьет меня, если я тебя разбужу. И знаешь, я ей поверил. По-моему, она опасна.

– Вердине нужно что-то от меня, вот и всё. Я за ней наблюдаю.

– А ты в глаза ей смотрел? Тут одного наблюдения мало.

– Приведи ее сюда, вот и все дела.

– Сначала скажи, что происходит.

– Не могу.

– Тогда я домой.

Джонни понимал друга. Джек был человеком логики и правил, образованным и связанным с системой, которой Джонни не доверял. Смог бы он принять правду? Нет, нет и нет. Там, где Джонни видел красоту, Джек усматривал риск, а то, что представлялось первому грандиозным и величественным, второму виделось опасным. И неважно, что прошлое было неспокойным и жестоким.

– Иди, если хочешь. Я понимаю.

– Черт возьми, Джонни… Не надо так.

– Как?

– Вот с этим твоим спокойным смирением. Можешь хоть раз показать, что тебе кто-то нужен? Один только раз признать, что мы одинаковые?

Обида звучала так явно, что Джонни и думать было не о чем.

– Конечно мы одинаковые. Как братья.

– И тебе действительно нужна моя помощь?

– Ты же мой лучший друг, Джек. У меня никого больше нет.

– Значит, мы вдвоем, вместе?

– Как в старые времена.

– Ну тогда ладно. – Джек поднялся, хмурый, но довольный. – И что? Разве так трудно было?

* * *

В комнату Вердина вошла медленно и бочком, и на Джонни посмотрела, как рыба-падальщица, вынюхивающая что-нибудь дохлое. Ей нужно было то, что он узнал, и она уже приготовилась вцепиться в добычу зубами и проглотить целиком. Темные глаза светились.

– Ну что? Мы все слышали твои крики.

– Я знаю, где она.

Опершись на палку, старуха шагнула к нему. Больше ничего не случилось, но перемену в настроении почувствовали все.

– Расскажи мне.

– Зачем вам так нужна ее могила?

– Об этом мы не договаривались.

– Я просто спрашиваю.

– Леон. – Вердина отступила в сторону, и в узкий дверной проем протиснулся широкоплечий хозяин бара. – Как я учила тебя разбираться с теми, кто нарушает сделку?

– Я предпочел бы не вмешиваться, – сказал Леон. – Джонни – друг.

– Твои друзья, как и твои пьянчуги, меня не касаются. Сделай так, как я тебе велела. – Он замялся. – Не притворяйся, будто не понимаешь меня. Ты знаешь, чего я хочу. Давай.

Леон посмотрел на Джонни.

– Мне жаль, что все так оборачивается. – Он задрал рубашку, показывая засунутый за пояс револьвер. Большой и местами стертый до серебряного блеска.

– Не уверен, что работает, – заметил Джонни.

– Я стрелял из него двадцать лет назад. Думаю, и сейчас получится.

– А если я ей не скажу? Выстрелишь в меня?

– Не надо усложнять, Джонни. Ответь на ее вопросы. Она ответит на твои. Каждый получит, что хочет, и мы отправимся домой.

– Ладно. – Джонни взглянул на Джека и пожал плечами, потому что с самого начала знал, что отведет Вердину на могилу Айны. Ему хотелось получше понять старуху, и проверка прошла успешно.

Джек сказал, что она опасна.

Он был прав.

* * *

К месту отправились на том же пикапе, под тем же брезентом. Кри снова сосредоточилась на дыхании: вдох-выдох. Она видела разницу между Джоном и Джонни, но они были так похожи… Глядя на Джонни, Кри видела предательство и боль, черные глаза и падающую дождем землю. Она переключилась на старуху. Вердина пришла в поселок, когда Кри исполнилось семь. Было много крика, злости. Кри смотрела на всё от двери, еще не понимая, отчего поднялся переполох, но старухи говорили об этом всю ночь.