Средневековая история. Цена счастья - Галина Гончарова

Но все остальное – только в церковь. Техническое развитие не должно опережать морально-этическое. От изобретения микроскопа не так далеко до интереса к бактериям, а потом и до биологического оружия какая-нибудь тварь додумается. Пока на земле есть войны – будут и подобные… умники.

Поэтому все согласились – пусть будет ограничение знаний. А спустя сколько-то лет, возможно…

– Графиня, возможно, вы разрешите приехать к вам завтра, поговорить о делах?

– Разумеется, барон.

Официальный траур продолжался, но Эдоард королевской милостью разрешил ей принимать гостей, хотя и не всех, далеко не всех. Лиля не настаивала. Меньше народу – больше кислороду.

Да ей и не хотелось никого видеть.

Работа, работа, опять работа – кто сказал, что от депрессии помогают пилюли? Лучше двадцатичасового рабочего дня средств еще не придумали! Когда падаешь, выматываешься так, что голову поднять сил нет, и забываешь обо всем.

И призраки не беспокоят.

Джерисон Иртон.

Иногда Лиля размышляла, как бы сложилась ее жизнь, будь Джес другим. Если бы любил, заботился, ценил жену, а она все равно оказалась бы в этом теле. Тогда не было бы ничего. Не надо ехать на ярмарку и нанимать вирман, не надо спасать, помогать, работать – надо просто вживаться и не показывать своих знаний. Не было бы ни мастерских, ни конвейерного производства, ни противовеса гильдиям – заводских школ. Пока таковая была только одна, в Тарале, но с перспективой на расширение. Лиля просто жила бы и ни о чем не заботилась. Могла бы и влюбиться, и детей родить…

Как бы это было?

Неизвестно.

А с другой стороны – не был бы Джерисон такой равнодушной к жене дрянью – Лилиан-первая не умерла бы в Иртоне и ее место не заняла бы Лиля. А значит, никто не спас бы Лонса Авельса, не узнал про Анелию Уэльстерскую, безвестно сгинувшую на просторах континента, и никто не всыпал бы в бокал Джерисона роковую порцию яда. Мы сами свиваем себе петлю, но так любим обвинять в этом других!

По-своему Джерисон был не так уж и плох. Единственное, что его губило всю жизнь, – отрицание женского разума. На этом он погорел с леди Вельс, на этом он погорел с принцессой. Да и с самой Лилиан…

Теперь уже что случилось, то случилось. От Джерисона на земле осталась Миранда. И девочка вырастет замечательным человеком. Выйдет она замуж в Ханганат или нет, это еще бабушка надвое сказала. Да и в гареме судьба может сложиться по-разному. Были безвестные девушки, которые не оставили следа. Но была же и Роксолана? И еще несколько других… Имена Лиля не помнила, но ведь женщины правили государством, пусть и из-за спины супруга.

Так что ее дело вырастить Миранду этакой суперманей. А что она выберет для себя в итоге – ей виднее.

Пока девочка была без ума от Амира. Принц недавно отправился в Ханганат, но, видимо, дал указания посольству. Мири каждое утро одаривали цветами и сладостями. Может, все у них еще и будет хорошо?

Любовь…

Вот Фалион говорил, что любит ее. Ганц не утаил от нее протоколы допросов, и она убедилась, что Александр правда ее любил. Насколько мог.

И именно поэтому сорвался. Решил, если не ему – то никому. Любовь? Да любовь ли это? Или просто желание загрести все себе, – и побольше, побольше? Любовь самоотверженна и готова отдать все. А вот такое чувство – захапать, застолбить свое место – пусть им занимаются поэты. Пишут о муках ревности, о неразделенном чувстве собственника, о трагедии утраты… Лиля точно знала, что к любви оно не относится.

Ганц был уверен, что Лиля не пострадает, поскольку сам спровоцировал Фалиона. И маркизу хотелось получить Лилиан Иртон в свою власть, чтобы поиздеваться. Да если и не получить – она была выгодна. А кто убивает курицу, которая может нести золотые яйца?

Вот Эдоарда и Ричарда – да, убили бы, но после подписания отречения. Надо же сделать хорошую мину при плохой игре. А Лилиан оставили бы в живых. Возможно, побили бы, изнасиловали, но убивать не стали бы. А такое точно не проделаешь в королевском кабинете. Не до пощечин обманщице, когда на кону и жизнь и королевство. Разве что так – словесно пнуть, понаслаждаться ужасом… что и произошло, а проводить экзекуцию – некогда.

Сейчас, по прошествии времени, все виделось отчетливо и ясно. Ганц разрушил ее чувство к Фалиону. Холодно и расчетливо. Подставил маркиза и играл на его самолюбии. Простить? Она не простила и не забыла. И доверять этому мужчине она сможет только до определенного предела. А раньше было иначе?

Никогда не появится человек, которому она расскажет о другом мире, никогда не появится тот, кто поймет до конца, – и это неудивительно.

Она не лучше и не хуже окружающих, она другая. Как белая ворона или животное-альбинос в стае – всю жизнь она будет выделяться, и, если даст слабину, ее уничтожат. А что у нее внутри, что в душе – это останется при ней. Детям и внукам она когда-нибудь расскажет сказки про другой мир. Просто сказки на ночь…

И возможно, эти дети будут от Ганца.

– Графиня…

– Барон…

Легок на помине, сто лет жить будет. Ганц поклонился. Присутствующие дворяне посмотрели с разными выражениями, но равнодушных не было.

Уже не лэйр, уже барон. Получив титул за раскрытый заговор, Ганц не остановился на этом. Лиля на свою голову рассказала ему о криминалистике, об отпечатках пальцев, специальном угольном порошке, о запахах, об их сохранении, ну а истории про Шерлока Холмса он слушал вместе с Мирандой, и с таким же вниманием.

В результате король назначил Ганца главой своей тайной милиции – название подсказала Лиля. И дал задание – создать службу практически с нуля. Справится – получит титул графа. Нет? Тогда не получит. И вообще может скоропостижно умереть от чахотки. Или несварения железа в желудке. Одним словом – даешь Скотленд-Ярд!

Есть ведь здесь и отравления, и убийства… ладно, самым близким аналогом службе Ганца, наверное, была полиция Людовика Четырнадцатого под руководством де ла Рейни. Да, сразу не объять необъятного, но начинать с чего-то надо.

И если бы в свое время смерть принца Эдмона расследовали честь по чести и Амалия убедилась бы, что ее отец отравил ее мужа, – разве стала бы она мстить? Разве завертелась бы эта кровавая карусель? Теперь уже не узнать. Поэтому Ганц работал день и ночь, подбирал сотрудников, налаживал сеть осведомителей, создавал почти с нуля то, что в принципе невозможно создать в одиночку.

Так что Ганца не любили – факт. Но боялись и уважали.

А ему все было безразлично. У него было все, что нужно для… скажем так, для выращивания счастья.

Любимое дело, у истоков которого он стоит, может быть, через тысячу лет его вспомнят именно за это.

Титул и положение в обществе. Он уже не просто королевский представитель без земель и титула, он – барон. А справится – станет графом, а там можно и о герцогстве помечтать, если уж очень захочется.