Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Кто именно знал об этом?

Герцог заявил, что с ним поступают бесчеловечно и неслыханным образом.

— Везде, — говорил он, — а также и в России, существует обычай уличать обвиняемого письменными доказательствами или изустными показаниями достоверных свидетелей. И еще… — Герцог помолчал и продолжил: — Прошу помнить, сам я лицо владетельное, вассал короля польского, и, следовательно, нельзя меня допрашивать и выслушивать без депутата с его стороны.

Отвечали герцогу весьма грубо.

Густава Бирона с гауптвахты Зимнего дворца увезли под стражею, в сумерки, в Иван-город.

Кабинет-министра Бестужева-Рюмина, арестованного вместе с Биронами, на дровнях отправили в неизвестном направлении.

Всего более удивило маркиза де ла Шетарди, что командовать Измайловским полком назначен был князь Гессен-Гомбургский, из ближайших людей цесаревны Елизаветы Петровны.

Чрез тайных поверенных маркиз получил следующие сведения о новом подполковнике и командире Измайловского полка.

Людвиг-Иоганн-Вильгельм, наследный принц Гессен-Гомбургский, прибыл в Россию в 1723 году, восемнадцати лет от роду, и тогда же принят в службу полковником. Петр I предполагал женить его на дочери Елизавете Петровне, но брак не состоялся по случаю кончины государя. В 1730 году Анна Иоанновна пожаловала его генерал-лейтенантом Преображенского полка. Тогда же принц сблизился с Бироном. С Минихом новый генерал был при взятии Перекопа, занятии Бахчисарая и сожжении Ахмечети, но разошелся в мнениях с главнокомандующим, отстаивая свою мысль действовать малыми отрядами, а не всею армией, склонил на свою сторону нескольких генералов, собирался, как пишут, лишить Миниха команды и тайно жаловался на него Бирону.

Беспокойный, сварливый, нрава слабого, князь Гессен-Гомбургский, ненавидя Миниха, всячески подсиживал его, был в ссоре со всем Петербургом и дружил с одним Лестоком.

Чрез тайных поверенных получал маркиз де ла Шетарди сведения и о других не менее важных для него событиях, в городе происходивших.

Так, 17 октября 1740 года, при Адмиралтействе на полковом дворе, прапорщик Горемыкин распоряжался о приводе к присяге по случаю назначения наследника престола. Трое из сосланных на работу — Иван Ильинский, Ларион Агашков, Кирилл Козлов, «потаенные раскольщики», объявили, что они «к той присяге нейдут, для. того что та присяга учинена благоверному государю великому князю Иоанну, а он родился не от христианской крови и не в правоверии». На допросе Ильинский пояснил, что «отец его высочества иноземец и в церковь не ходит и святым иконам не покланяется, о чем он, Ильинский, признавает собою, что иноземцы последуют отпадшей западной римской церкви».

Несмотря на истязания, «потаенные раскольники» стояли на своем. Их сослали навечно в Рогервик на каторжную работу.

Вероятные поводы к волнению в суеверном народе весьма интересовали как аналитиков в Сорбонне, так и их противников в масонских ложах. Вот почему сведения из сыскного приказа почитались за важнейшие.

Капитан в отставке Петр Калачов бывал с государем Петром I во многих баталиях, ездил с ним и в Голландию. ДеЛа привели его в ноябрьские дни 1740 в Петербург. Старый солдат встретился 16 ноября на квартире со своим двоюродным племянником, солдатом Преображенского полка Василием Кудаевым и старым знакомым Василием Егуповым.

Как водится, выпили. Закусили.

Налили по второй.

— Ну, племяш, что у вас в полку вестей? — спросил Калачов. — У вас ли князь Трубецкой и Альбрехт? Помнится, сказывал ты мне, Альбрехта Бирон жаловал, а Трубецкой поручика Аргамакова бил тростью по щекам.

— Все по-прежнему, — отвечал тот.

— В тайной канцелярии никого нет вновь? — поинтересовался капитан.

— Не слыхал, — с неохотой отвечал племянник.

— Да-а, — протянул Калачов, — ведь Ханыков и прочие были в тайной канцелярии под караулом не государыне цесаревне Елизавет Петровне в наследстве, а в регентове деле. (Во время кончины Анны Иоанновны бывший в карауле в Летнем дворце поручик Преображенского полка Петр Ханыков, узнав, что правителем назначен Бирон, сказал в сердцах: «Для чего так министры сделали, что управление империи мимо его Императорского Величества (Иоанна III) родителей поручили его высочеству герцогу Курляндскому?» Поручик того же полка Аргамаков говорил с плачем: «До чего мы дожили и какая нам жизнь! Лучше бы сам заколол себя, что мы допускаем до чего, и хотя бы жилы из меня стали тянуть, я говорить то не престану!» О словах их донесли по начальству. Ханыкова и Аргамакова пытали на дыбе).

— Все мы можем ведать, и сердце повествует, что государыня цесаревна в согласии Его Императорского Величества любезнейшей матери, Ея Императорскому Высочеству великой княгине Анне всея России и с любезнейшим Его Императорского Величества отцом, его высочеством герцогом и со всем генералитетом.

— Где тебе ведать, эдакому молокососу? — взорвался Калачов. — Пропала наша Россия! Чего ради государыня цесаревна нас всех не развяжет? Все об этом гребтят. Не знаю, как видеть государыню цесаревну, я бы обо всем ее высочеству донес, да не знаю как. Не знаешь ли ты, как дойти?

Племянник пожал плечами и пожалел, что прежде, едва зачался разговор о регенте, сказывал гостям, что «весь Преображенский полк желал быть наследницею государыне цесаревне, а его рота вся желала ж, и он, Кудаев, в том на смерть готов подписаться».

— Стану государыне цесаревне говорить: что вы изволите делать? Чего ради российский престол не приняла? — продолжал Калачов. — Вся наша Россия разорилась, что со стороны владеют. Прикажи идти в Сенат и говорить, как наследство сделано, и чего ради государыня цесаревна оставлена, и чья она дочь? И ежели прикажет, прямо побегу в Сенат и оные речи говорить.

— Хорошо, как допущен будешь до ее высочества, — вступил в разговор Егупов, — а когда того не сделается, куда ты годишься? Знатно ее высочество сама желания о том не имеет.

— Ты слышь, слышь, — постучал пальцем по столу Калачов. — Не знаем мы, откуль владеет нашим государством, — он поднял палец над вихрами, — и чья она дочь, Его Императорского Величества Иоанна III любезнейшая матерь, великая княгиня Анна? Родитель-то ее, герцог Мекленбургский, пло-охо жил с матерью ее Екатериною Иоанновною. И ведомо Богу одному, от кого она — Анна Леопольдовна, рождена… Да-а… Не любил ее герцог, не любил. И еще, мне бояться нечего, я свое прожил, а только скажи ты мне, крещен или нет Его Императорское Величество? А? — Он чмокнул языком. — О том мы неизвестны. Так надобно сделать, чтоб всяк видел, принести в церковь соборную Петра и Павла да крестить. Так бы всяк ведал, а то делают, и Бог знает!

Кудаев донес на старика в ту же ночь, едва гости уснули.

Калачова сослали навечно в Камчатку, Егупова — в сибирский город Кузнецк, а Кудаева за донос произвела Анна Леопольдовна в сержанты и наградила пятьюдесятью рублями.

И, зная об этом, французские политики делали свои выводы.