Ричард Длинные Руки - герцог - Гай Юлий Орловский

– Всякое преступление вульгарно, – объяснил я, – точно так же, как всякая вульгарность – преступление. Но я бы пошел дальше… Почему вы, такой великий бунтарь, вдруг смирились и стали кроткой послушной овечкой?

Он проскрежетал зубами:

– Я?

– Вы, – подтвердил я и, не ожидая разъяренного вопля, пояснил: – Почему не бунтуете и здесь?

Он крикнул яростно:

– Вы совсем одурели?.. Мы в аду!.. Здесь отбываем наказания за прошлую жизнь!

Я покачал головой, постарался смотреть высокомерно и с брезгливым состраданием.

– А я вот не сдался. Там я бунтовал, осквернял, буду и здесь. Только теперь уже против здешних устоев и местной нравственности! Даже супротив самой Темной Феи… чтоб она издохла, тварь поганая!

Он застыл, глаза выпучились, как у кальмара. Я упер руки в бока и нагло расхохотался.

– Вы… – проговорил он осевшим голосом, – это о… Темной Фее?

Я сказал победно:

– Что, поджилки затряслись? То-то. Так что молчите о том, какой вы великий преступник.

Захохотав еще громче, я отвернулся и пошел бодро в сторону далекой крепости. Минут через десять за спиной послышался топот догоняющих ног.

Я не стал оглядываться, если все рассчитал верно, этот великий злодей в спину не ударит, потому что…

Он догнал, прокричал счастливо:

– Сэр! Вы подали гениальнейшую идею!..

Я сказал высокомерно:

– Да? Ну тогда за дело. Я иду в Темный Замок, чтобы разнести там все вдрызг, наплевать на их святыни и вообще… ну вы понимаете, обгадить. Сурово, по-мужски. И все это, ха-ха, во имя Господа!

Он сказал с восторгом:

– Да-да, вы сказали великолепно, доблестный и учтивейший сэр!.. Во имя Господа, вот что здешнего дьявола взбесит больше всего!.. Во имя Господа и всех святых!

Он сорвал с головы шляпу и на ходу ухитрился раскланяться со мной галантнейшим образом, что наверняка является здесь явным вызовом порядкам и установкам Темного Мира.

Лицо его сияло, глаза горят, как звезды, он забежал чуть вперед, чтобы видеть мое лицо, и воскликнул ликующе:

– Вы прям, как ангел небесный!.. Ха-ха, так им!.. Ангел, ангел! Я терзался здесь всеми муками от собственной бесцельности, а вы снова дали смысл моей жизни!.. Я могу опять совершать преступления, но теперь не стану размениваться на мелочи!.. Ха-ха, я буду соблюдать все десять заповедей, я ни в чем не нарушу Кодекс Рыцаря, я буду защищать слабых и сирых, я буду терпелив и вежлив…

Я сказал одобрительно:

– Вы прекрасно все поняли, доблестный сэр Леопольд! Никто так не радует дьявола, как нарушитель всех христианских заповедей, но ничто так не разъярит, если прямо в его темном царстве начать их исполнять и вести себя ему назло честно и праведно!

Он сказал жадно:

– Эх, еще бы молитвы вспомнить… Я бы все время читал! Пусть тут от злости переворачиваются. У дьявола будет несварение желудка, а то и вовсе желчь разольется.

– Я напомню, – сказал я и, наткнувшись на его удивленный взгляд, пояснил: – У меня абсолютная память. Могу повторить, к примеру, все, что вы мне сказали, не пропустив ни слова. Потому и молитвы помню. Стоило мне хоть раз где-то услышать…

– Буду весьма признателен, – заверил он. – И вообще… Я – Леопольд фон Ранке, клянусь пойти с вами, сэр, и умереть с вами.

Я возразил:

– Почему обязательно умереть?

– Мы все здесь прокляты, – ответил он хвастливо. – Здесь ад, хотя я не видел душ умерших. Но это ад. И возврата из него нет. Мы прокляты, навечно прокляты за свои страшные и невообразимо ужасные преступления!

Я покачал головой.

– Мы не знаем границ милосердия Господа. После смерти нам предстоит ответить на два вопроса. Злой ангел спрашивает: «Как он жил?», Иисус спрашивает: «Как он умер?» После чего берет ваше раскаяние… если оно, конечно, искреннее, сэр Леопольд, и погашает им все грехи, записанные на вашем высоком челе.

Он криво улыбнулся.

– Что-то моя жизнь показала, что в мире нет ни милосердия, ни справедливости.

– Ни чести? – спросил я.

Он помялся.

– Вообще-то и чести нет.

– А что есть?

– Не знаю, – ответил он зло. – Дурь какая-то.

– И вы готовы отдать жизнь за эту дурь?

Он недовольно буркнул:

– Так я ж и сам дурак!

– Я тоже, – сообщил я. – Можете идти со мной. Но теперь вы хотите досадить хозяевам этого мира, верно? Значит, держись так, словно для вас в мире нет ничего дороже рыцарской чести, благородства и воинской взаимопомощи!

Он выкрикнул:

– Сэр! Вы не поверите, но сейчас я в самом деле чувствую, что в этом что-то есть… во всем этом рыцарском. И мне притворяться не надо. Я пойду впереди вас и с песней отдам жизнь во имя Господа. Ха-ха, во имя Господа, против которого я столько грешил! Во имя Господа!.. Аллилуйя!..

– Аминь, – согласился я, но спросил с подозрением: – А что за внезапное рвение отдать жизнь? Все-таки лучше, когда жизнь отдают наши противники.

Он развел руками.

– Главное условие, чтобы умереть красиво. А теперь еще и с хвалой в адрес Господа. Или святой Девы Марии.

– А-а-а, – протянул я, – это важно, чтобы красиво. Очень. Хотя я предпочитаю красиво победить.

– Сэр, – воскликнул он воспламененно, – вы вдохнули в меня жизнь! Как мне в голову не пришло, что грешить можно и здесь? Вы же прокляты, как и я?

Я ответил с учтивым поклоном:

– Как вы угадали?

Он хохотнул:

– Еще и шутите? Но вы не смирились, стараетесь хотя бы лягнуть дьявола, что тащит вас в ад!.. Простите, сэр, я не расслышал вашего благороднейшего имени…

– Сэр Ричард, – назвался я. – Герцог, майордом, маркграф и все такое, но думаю, здесь это уже неважно.

Он хохотнул:

– Вы правы, сэр Ричард.

Я вложил меч в ножны, дальше надо цепляться за выступы обеими руками, ухватился за камень и, взобравшись на небольшую площадку, отыскал местечко, где можно карабкаться дальше.

Сэр Леопольд, несмотря на желание идти впереди, пыхтит сзади, но чутье, предупреждающее об опасности, молчит.

Они выступили прямо из стены, медленные и знакомо покачивающиеся. Мне показалось, что даже зеленые, хотя в полутьме все цвета не цвета, а серое черт-те что. Одинаковые, как солдаты мертвой армии, они пошли широким полукругом, охватывая нас с боков.

Леопольд оглянулся, сзади тоже появились такие же синюшно-призрачные, раскрыл рот, чтобы грязно выругаться, видно по жуткой роже, но заулыбался и сказал елейно: