Прощание с Литинститутом - Лев Альтмарк

Свет в палате выключен. Когда медсестра приходит менять капельницу и мерить давление, я отворачиваюсь, чтобы с ней не общаться. Она молча и понимающе треплет мои потные вихры, поправляет мятые простыни и, не включая свет, величаво удаляется.

– Лев, ты спишь? – спустя минуту раздаётся сдавленный шёпот Швили.

– Нет, думаю.

– О чём? – Ицик не очень любит раздумывать о чём-то, так как считает себя человеком действия. Почесав неизраненный участок головы, он присаживается на оставленный Муссой стул.

– О жизни.

– О ней, дорогой, сколько ни раздумывай, всё равно ничего не придумаешь. Так уж она хреново устроена.

– А ты чего не спишь? – Кошу глаз на друга, но его лицо непроницаемо.

– Не спится. Тоже о жизни думаю…

Усмехаюсь про себя, потому что кого-то другого ещё можно заподозрить в подобных поступках, только не Ицика. Над чем он действительно регулярно ломает голову, так это над тем, у кого бы перехватить очередную сотню-другую. Размышления о превратностях жизни – не его епархия.

– Тебя что-то в этой жизни не устраивает? – Поворачиваю к нему лицо и даже включаю лампу рядом с кроватью.

– А что меня может в ней устраивать? Живу, как шакал последний, и просвета никакого. Ни семьи, ни денег. И мама болеет… Хорошо, хоть сразу по приезду сюда квартиру успел купить – и то банк платежами замучил. Каждый месяц бегаю к ним и уговариваю, чтобы с очередным платежом подождали и сильно большой процент на него не накручивали. Да ещё надо минимум раз в неделю идти к кому-нибудь на свадьбу или на день рождения. А как пойдёшь без конверта, в котором наличными не меньше трёх сотен лежит? У нас с этим строго. Вот и приходится выкручиваться. Не успеешь зарплату получить, а её уже нет…

– Да ещё расходы на букеты любимой женщине! – ядовито напоминаю я.

– А что ты думаешь? – Ицик вызывающе шевелит тощими ключицами, выглядывающими из декольте. – Я что – не мужчина?! Каждый мужчина должен делать подарки своей женщине!

– Разве эта женщина твоя? У неё есть муж и семья. А ты всё это пытаешься разрушить. Может, отсюда и твои неприятности.

– Сердцу не прикажешь. А неприятности мои, поверь, начались не вчера. Я тебе никогда свою историю не рассказывал?

– Давай, рассказывай. Всё равно сейчас делать нечего. – Удобнее устраиваюсь на подушке и чувствую, как боль в ноге постепенно слабеет, а в голове становится светлей. Кислород тихонько шипит в трубке, воткнутой мне в нос. Всё-таки общение с Ициком приносит какую-то пользу.

– Я не всегда был таким бедным, как сейчас. Ведь у себя в Кутаиси я работал таксистом – понимаешь, что это такое? Кое-какие деньги привёз оттуда. А приехал, осмотрелся и думаю: зачем мне искать другое занятие? Таксисты везде нужны. Тут же устроился в одну компанию, поработал в ней несколько месяцев и понял, что это не Кутаиси. Можно вообще без штанов остаться. Сам посуди – ездишь на хозяйской машине, за смену устаёшь, как последний шакал, а в конце дня больше половины выручки обязан отдать хозяину за аренду машины, да ещё сам оплачиваешь бензин, ремонт, мойку… Нет, думаю, надо, пока не поздно, своё дело раскручивать. К тому времени я уже растратил почти все деньги, что привёз с собой. Квартиру купил, да и мама разболелась – знаешь, сколько денег на лекарства для неё каждый месяц трачу?.. Но для раскрутки собственного дела совсем другие деньги нужны, а где их взять? Не подумал я своей головой о том, что завтра будет, зато решил, что руки у меня есть, баранку вертеть могу – что ещё надо? Как-нибудь выкручусь. Другие же выкручиваются… Пошёл в банк и взял ссуду на покупку, аж, трёх «мерседесов» для такси!

– Как тебе дали такую большую ссуду? – удивляюсь я.

– Дали… – Ицик горестно машет рукой. – Смеяться будешь, но начальник отделения банка земляком оказался – грузин из Кутаиси. Лучше бы был каким-нибудь аргентинцем или индусом, у которого зимой снега не выпросишь!

– Что было дальше, догадываюсь. Бывшие кореша по баранке из друзей превратились во врагов, так? Конкуренция… А ещё ссуду выплачивать надо и за квартиру отстёгивать. Ситуация знакомая, не ты первый в неё попал… Сам себя развёл на хорошие бабки!

– Всё точно так, дорогой, как говоришь! А в дополнение ещё и со всеми родственниками перессорился, у кого денег в долг на бизнес занимал. У нас же принято своим помогать, не то что у ваших «русских». Не поможешь – обида на всю жизнь. Но… лучше бы уж, как ваши, не помогали…

– И как собираешься выкручиваться?

– Откуда я знаю? – Ицик печально разводит руками, и его тонкие лягушачьи губы растягиваются, будто он собирается заплакать. – Машины в итоге банк конфисковал, счёт до сих пор арестован… Как ещё сам до сих пор хожу по земле?

Спустя некоторое время он встаёт и тихо бормочет:

– Ладно, хватит печальных историй. Пойду к себе, спать лягу. Поздно уже. А то поговорил с тобой и сам расстроился…

После его ухода некоторое время лежу и бессмысленно разглядываю штору, отгораживающую мой закуток. Потом мне неожиданно вспоминается ещё один человек с историей, очень похожей на ту, что сейчас излагал Швили. Я уже рассказывал о нём в самом начале своего опуса, вернее, о том, как мы работали вместе на КПП Эрез. А сейчас пришло время рассказать о нём подробнее.

Звали его Цви, и приехал он из Боливии. Предки его были родом из Польши, но никакого языка, кроме испанского, он не знал. А так как жил он в Израиле с юных лет, то худо-бедно натаскался и в иврите. Однако читать и писать не научился, заявляя повсюду, что обладает слабым зрением и ничего из написанного разобрать не может. Впрочем, это не мешало ему иметь на всё своё радикальное мнение, видно, телевизор и радио с избытком компенсировали ему недостаток образования и заодно культуры. Наличие громадных пробелов во всех без исключения областях он объяснял чисто по-израильски – я, дескать, столько войн прошёл, что не было времени книжки читать. Когда Родина в опасности, нужно быть на переднем крае, а не на школьной скамье… В доказательство своих подвигов задирал рубаху и демонстрировал старые шрамы на груди и на животе.

В периоды между войнами, когда кусок хлеба следовало зарабатывать не ратным, а мирным трудом, Цви решил заняться бизнесом и открыл мастерскую по изготовлению штор. Жену посадил за швейную машинку, а себе оборудовал офис со столом, креслом и кофеваркой. Жена, как пчёлка, строчила шторы, а он распивал кофе с потенциальными клиентами и решал вопросы внутренней и внешней политики. Сколько времени в действительности проработала его фирма, он не уточнял, но, ясное дело, всё закончилось полным банкротством. Однако долги ему не списали. Семьдесят тысяч шекелей и по сегодняшним меркам сумма впечатляющая, а в те достославные семидесятые и вовсе запредельная. Другой бы от такого в петлю полез, но Цви не унывал. Погасить долг или хотя бы уменьшить его даже не пытался. Устроиться куда-то на работу и получать зарплату, которая мигом исчезала бы в бездонной пропасти арестованного банковского счёта? Ну, уж нет, не на того напали! Чтобы прокормиться самому и прокормить семью, Цви вынужден был скрываться от судебных исполнителей, которым у него и так уже конфисковать было нечего, и подрабатывать по-чёрному, получая деньги наличными. Плюс промышлять сбором стеклотары и банок из-под пива, приносящим хоть и небольшой, но стабильный доход.