Когда сияние нисходит - Лори Макбейн

Ли в отчаянии наблюдала, как он дрожащими пальцами пытается зажать ранку. А ведь брат совсем преобразился с тех пор, как попал сюда. И все более походил на прежнего Гая! Только… только вот, даже не потеряй он зрения, все равно не станет тем же Гаем Патриком Треверсом. И она была рада этому, потому что еще больше полюбила вдумчивого, серьезного человека, в которого превратился когда-то дерзкий, горячий молодой джентльмен, думавший сначала о себе, а потом уже о других. Нет, Гай не был таким уж эгоистом. Просто бездумным и беспечным. Привыкшим получать все, что захочет, только потому, что красив, общителен и носит имя Треверсов. Она впервые заметила перемены в Гае, когда тот вернулся с войны. И не будь он слеп, скорее всего так же часами смотрел бы в пространство, неверяще, ошеломленно, словно пытаясь найти ответ в окружающей тьме. Но его лицо то и дело искажалось отчаянием, очевидно, при мысли о том, по какой ужасной причине все это произошло с ним, с его семьей и друзьями, с жизнью, которую они вели в Треверс-Хилле. Однако раны постепенно исцелялись, и Ли все чаще чувствовала, что Гай каким-то образом обрел душевный покой, отчасти смирился с увечьем и делает поистине героические попытки снова зажить нормальной жизнью.

Его состояние еще больше улучшилось с тех пор, как они приехали в Ройял-Риверз, и Ли заподозрила, что это каким-то образом связано с Лис Хелен, поскольку молодые люди почти не разлучались: гуляли, смеялись вместе, разговаривали, бродили по двору, саду и всему ранчо, и маленькая рука девушки с удивительной, мягкой непреклонностью поддерживала слепого воина. Но все пошло прахом, когда случилось несчастье. Гай споткнулся о табурет, по небрежности оставленный кем-то посреди комнаты, упал и ушиб голову.

— Извини, Ли. Простишь меня? Я настоящий осел, верно?

— Нет, скорее угрюмый медведь, особенно в последнее время. Но тебе плохо пришлось, и все понимают, что ты нездоров. Ты слишком строг к себе, никто тебя не винит и не ожидает, что ты будешь вести нор…

Она осеклась и покаянно коснулась его руки.

— Нормальную жизнь? — беспощадно договорил он. — Где уж инвалиду, за которым нужно ходить день и ночь! Но я не допущу этого, Ли! Не допущу! И больше не желаю жить так, не теперь, когда я… подумать только, что теперь я мог бы… о, какая разница, черт возьми? Еще одна идиотская мечта.

И тут Ли уловила в его голосе, кроме раздражения, еще какие-то непонятные нотки.

— Что это? Ты что-то утаиваешь от меня, Гай? У тебя начались боли? Если ты повредил себе еще что-нибудь, я должна сказать Натаниелу. Он найдет доктора, — всполошилась она, поворачиваясь, чтобы выбежать из комнаты. Но Гай с силой стиснул ее ладонь и удержал возле себя.

— Я пока не хотел никому говорить, потому что сам не уверен. Но, Ли, всего лишь на секунду мне показалось, что я снова вижу!

Ли попыталась что-то выговорить, но не смогла найти подходящих слов. Да и что тут скажешь? Он не должен питать беспочвенных надежд на чудо, которому никогда не бывать.

Гай хрипло рассмеялся.

— О, представляю, о чем ты сейчас подумала. Что это всего лишь игра моего измученного воображения? Может быть. Не знаю. Я совершенно сбит с толку. Помнишь, как матушка страдала от своих знаменитых мигреней? Но это совсем другое. Моя головная боль не начинается по собственному желанию и повелению, как, подозреваю, было у матери. У меня в жизни не болела голова до того злосчастного ранения. У меня и сейчас иногда бывают приступы, но не такие сильные, как прежде. Клянусь, что вначале у меня несколько месяцев звенело в ушах. Я думал, что сойду с ума. Но сейчас звон снова начался.

У Ли не хватило мужества напомнить, что всего несколько минут назад прозвенел церковный колокол.

— Нет, я не безумен. Но почему так голова кружится? Я совсем утратил чувство равновесия и едва могу сидеть в постели без того, чтобы не свалиться на подушки.

— Но ты ведь ударился головой об угол комода! Да так сильно, что комод врезался в стену, оставив в ней вмятину и сбив бра! Мы даже обнаружили небольшой осколок металла, торчавший у тебя в голове! Подумали, что ты умер, когда увидели тебя на полу, бледного как полотно и неподвижного! А под головой целая лужа крови! Как жаль, что старая рана вновь открылась! Осколок, должно быть, распорол старый шрам, и порез оказался очень глубоким. Хотя Натаниел до сих пор недоумевает, поскольку угол комода был тоже залит кровью, а на бра ни единого пятнышка, да и все металлические части целы, так что непонятно, откуда взялся осколок.

— А ведь ты твердила, что шрам зарос волосами, — добродушно упрекнул Гай, пригладив густые каштановые пряди, падавшие на едва затянувшийся шрам чуть повыше лба. — Они должны были смягчить удар.

— Каштановая макушка, — поддразнила Ли, вспомнив, что Стюарт Джеймс именно так называл брата. — Наверное, поэтому тебя и не убило. Да у тебя в волосах расчески ломаются! Может, попросить стригаля прийти и обкорнать тебя, как овцу, а мы спрядем из волос шапку, которая и защитит твою упрямую голову.

— Не стоит. Семейство Треверсов всегда славилось твердостью своих голов.

— Ну а ты, видимо, исключение. Страшно было смотреть на шишку, которая выросла прямо на месте шрама. И поверь, это было совсем не забавно.

— Стивен утверждал, что она больше спелой сливы и такая же фиолетовая.

— Если ты чувствовал себя так же плохо, как она выглядела, неудивительно, что мигрени вернулись. И после такого удара часто бывают головокружения.

— Послушай, — вдруг сказал он медленно, — после своего падения, признаю, я был в бреду и нес всякую чушь насчет того, что снова могу видеть. Это был просто сон. Тогда я не видел света. Но несколько минут назад, проснувшись, открыл глаза и почувствовал удар боли между глаз. Раньше боль никогда не была такой беспощадной. Меня затошнило. Я потянулся к миске и сбил ее со стола. Боль становилась все сильнее, и с каждым новым спазмом свет казался все ярче. И словно прожигал виски. На секунду мне показалось, что началась гроза и меня в собственной постели ударило молнией.

Он еще пытался шутить над своей бедой, боясь признать, что надежда может оказаться ложной! Рука его невольно потянулась к черной повязке на левом глазу.

— Но, Ли, когда свет ослаб, боль тоже стала уходить. И теперь я различаю свет и тьму. Перед правым глазом еще плавает нечто вроде серой дымки, но я больше не погружен во мрак, — признался наконец он хрипло.

— Гай! — взволнованно прошептала Ли, не обращая внимания на то, что он по-прежнему до синяков сжимает ей руку. — Гай, помнишь, что сказали доктора? Что когда-нибудь зрение может к тебе вернуться! Точно они ничего не знали, но не считали, что глаз поврежден. Они утверждали, что может пройти немало времени. О, Гай, что, если это правда и зрение действительно вернется?

Она тихо засмеялась, готовая танцевать от радости. Неужели так и будет?!

— Может, этот удар по голове — настоящее благо и все расставил по местам? Недаром отец говаривал, что слышит, как у меня в голове мозги гремят, — ухмыльнулся Гай.