Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России - Лилия Кузнецова

Карл Густавович Фаберже, бывший придворный ювелир последнего русского императора, а также короля Швеции и Норвегии, короля Великобритании и эмальер короля Сиама, тихо и без страданий скончался от рака печени в швейцарском отеле «Бельвю» в Ла Росиас 24 сентября 1920 года, чуть более полугода не дожив до своего семидесятипятилетия. Перед смертью он высказал желание, чтобы тело его кремировали под звуки любимой мессы Бетховена. В январе 1925 года в Каннах на Французской Ривьере скончалась супруга старого мастера и там же была погребена. Только в мае 1930 года Евгений Карлович Фаберже, перевезя прах отца из Лозанны во Францию, смог захоронить его в могиле матери и тем соединить останки супружеской четы под одной надгробной плитой из чёрного шведского порфира с золотыми буквами.[670]

Дом Карла Густавовича Фаберже, оставшись без хозяина, несмотря на дипломатическую неприкосновенность швейцарской миссии, вскоре был разграблен, драгоценности из обесточенного ради этой цели знаменитого лифта-сейфа похищены. Национализировали и коллекции, так любовно собираемые в течение многих лет. Дело это начали по инициативе Чрезвычайной Комиссии 5 сентября 1919 года. Последнюю партию вещей, конфискованных из магазина Фаберже, с Морской, № 16, перевезли 27 января 1920 года в дом № 19 по Миллионной, где существовал один из складов Отдела по охране, учёту и регистрации художественно-исторических предметов. В другой склад, занявший «помещения бывш. Бенкендорф» в Зимнем дворце, кстати, поместили образ, взятый из дома Агафона Карловича Фаберже в Левашово.[671] Большую же часть собрания доставили в ноябре 1919 года в Эрмитаж на девяти возах. В двух ящиках находился архив фирмы. Куда делись эти бумаги, до сих пор неизвестно. В наше время даже отдельные листы с рисунками и эскизами изделий фирмы Фаберже, не говоря уже о целых альбомах, баснословно ценятся среди собирателей.[672]

Любопытен перечень конфискованного: 59 картин разных школ, 833 предмета из фарфора, 29 – из серебра, 49 – из бронзы, 5 – из мрамора, 27 – из камня, 43 представляли собой вышивки, шали и образцы тканей, 15 кусков кружев, 2 веера, 27 икон, 136 различных изображений Будды, 1198 монет, 21 бумажная ассигнация, 565 гравюр, 7 альбомов и 8 папок с гравюрами и литографиями, 368 книг и т. п. Ещё в двух ящиках размещались головки для трубок.[673]

Поступившее в знаменитый музей «от Фаберже» несколько лет хранилось по описи, пока в январе 1928 года не последовало начальственное распоряжение на внесение достойных Эрмитажа вещей в инвентарь. Уже в начале апреля следующего года учёный секретарь музея Марк Дмитриевич Философов, через девять лет расстрелянный «за контрреволюционную пропаганду и деятельность», официально отчитался: одну из вещиц передали в Греко-Римское отделение отдела Древностей, а из полусотни предметов сорок четыре оказались в отделении прикладного искусства нового времени, шесть же оставшихся – выдали в Москву в Музей фарфора.

Менее повезло партии из 906 вещей: только 37 из них также вписали в инвентарь отделения прикладного искусства нового времени, 305 – пополнили иные отделения Эрмитажа, 4 – попали в другие музеи. Зато 338 предметов, разделив судьбу многих произведений искусства в то страшное время, отправились на аукционы как внутри страны, так и на европейские, «для реализации», и проследить их судьбу крайне сложно.[674] Это тем более обидно, что коллекция, собранная прекрасным геммологом и великолепным специалистом по орнаментике Японии, Китая и Сиама, считалась одним из лучших собраний в Петербурге. Она выделялась тонким подбором живописи, дальневосточного фарфора и ковров, не говоря уже о гравюрах, медалях и прочем. Одних только скульптур Будды в ней насчитывалось более ста, а количество нэцке (японских подвесок к поясу) перевалило за шесть сотен, что неудивительно, так как в петербургских дореволюционных журналах довольно часто размещались объявления о покупке фирмой «К. Фаберже» работ японских и китайских камнерезов.[675]

За границей, особенно в США, вошло в моду приобретать изделия с клеймом прославленной, но трагически закончившей своё существование петербургской фирмы. Их почти за бесценок покупали либо у русских эмигрантов, оставшихся нищими после бегства из ставшего неласковым отечества, либо наперебой расхватывали в магазинах, основанных торгашами, без каких-либо угрызений совести вывозившими из СССР по протекции сильных мира сего даже успевшие стать экспонатами музеев подлинные шедевры ювелирного искусства. На аукционах разворачивалось отчаянное соперничество за обладание теми драгоценностями, что некогда держали в руках члены русской императорской семьи. На волне интереса к «придворному ювелиру последнего царя» появился целый ряд альбомов с красочными репродукциями, вышли в свет воспоминания Генри-Чарльза Бэйнбриджа. Однако как о самой фирме «К. Фаберже», так и о её мастерах всё-таки было мало известно.

К сожалению, на свет пока так и не вышла ни одна собственноручная работа самого Карла Фаберже из тех, что создавались им в то время, когда он только что унаследовал мастерскую отца, потому что позже, как уже упоминалось, будучи слишком загружен административной работой, общением с заказчиками, с мастерами, с художниками, дизайнерами, практически лишился возможности творить своими руками. При всём остром уме он не добился бы такой славы и не создал бы такого количества подлинных шедевров, отмеченных его именем, если бы не его поразительный и редкий талант организатора-менеджера, и здесь его совершенно справедливо сравнивают с Сергеем Павловичем Дягилевым – антрепренёром знаменитых «Русских сезонов», познакомившим в начале XX века не только Париж, но и всю Европу и Америку с блестящим русским балетом. Карлу Густавовичу удалось объединить в своей фирме крупнейших ювелиров своего времени. Приняв на себя все заботы по снабжению материалами, сбыту готовой продукции, поискам заказчиков и проектированию вещей, Фаберже оставил на долю мастеров возможность спокойной, неспешной и сосредоточенной работы, сохранив за ними право на их мастерские, на коррекцию заказов, на творческие и технологические поиски, а также на собственное клеймо, ставившееся на готовое изделие помимо фирменного.