Угол падения - Роман Глушков

Платт указал тростью на заинтересовавших Доминика малолетних горожан.

– Это мои приятели, с которыми мы в тот вечер шли в кинотеатр, – пояснил Тремито. – Почти все в сборе: Джонни-Шуруп, Уго Бозельдо, Оскар Сасси, Толстый Альберто… Вот только я почему-то не вижу среди них…

– …Себя? – попробовал предугадать вопрос собеседника поэт-мусорщик. Аглиотти утвердительно кивнул. – И не пытайтесь, синьор Флибустьер, ведь вас в ваших воспоминаниях нет и быть не может. Грубо говоря, вы и есть тот самый оператор, который запечатлел на «видеокамеру» своей памяти все то, что сейчас нас окружает. А операторы, как правило, в кадр своих фильмов не попадают.

Снующая по тротуару взбудораженная толпа и правда удивительным образом «обтекала» креатора и Доминика, задевая их разве что краями одежд, сумок и полиэтиленовых пакетов. Сицилиец неторопливо подошел к подросткам, уселся перед ними на корточки и пристально всмотрелся в лица каждого из них. Парнишки указывали пальцами на торчащий посреди улицы взорванный броневик, по-приятельски шпыняли самого упитанного члена своей компании, браня его за то, что если бы он не задержался на пустыре справить нужду, все они точно стали бы свидетелями ограбления. А теперь из-за такой досадной мелочи, как желание Толстого Альби отлить, им приходится довольствоваться лишь созерцанием места преступления. Что было уже не так захватывающе и, самое главное, обидно, поскольку все интересное уже закончилось.

Альберто, который и сам сокрушался по этому поводу, предложил в ответ простой и гениальный выход из положения. Мол, подумаешь, опоздали! Невелика печаль! Разве кто-то мешает нам сказать остальным приятелям, что мы наблюдали совершенное здесь преступление от начала до конца? Дескать шли себе по улице в кино, а тут вдруг рядом – ба-бах! – дым, огонь, стрельба, налетчики в масках палят из автоматов, охранники отстреливаются и так далее в том же духе…

Приятели прекратили ругаться, переглянулись и, примирительно похлопав толстячка по плечам, согласно закивали. Сидевшего в метре от них и повзрослевшего на сорок лет Тремито они в упор не замечали.

– Толстый Альберто был тот еще лгун, – ухмыльнувшись, заметил Аглиотти подошедшему к нему Моргану. – Он потом эту историю так красочно на каждом углу рассказывал, что в конце концов даже мы – те, кто тогда здесь присутствовал, – начали верить, что все именно так и случилось… Занятно: с того дня миновало столько лет, а у меня получилось показать вам своих друзей детства прямо как… живых. Не знай я, где мы с вами находимся, ни за что не отличил бы этих парнишек от настоящих. Подумал бы, наверное, что переместился в прошлое и снова иду с ними в кинотеатр смотреть «Пиратов Карибского моря».

– При всей очевидности вашей точки зрения, синьор Аглиотти, я вынужден, однако, с вами не согласиться, – покачав головой, ответил креатор. – По моему глубокому убеждению, мальчишки, которых вы видите перед собой, самые что ни на есть настоящие и живые. Конечно, многие креаторы наверняка обсмеют подобное заявление, но авторитет Моргана Платта в нашем сообществе достаточно высок, чтобы мое мнение не нашло массу сторонников и не получило статус научной гипотезы. – И, разгладив без того идеально торчащие усы, немного смущенно добавил: – Правда, пока что вы – первый, кому я высказываю это предположение.

– Живые? – удивленно вскинув брови, переспросил Тремито. – Боюсь, мистер Платт, я вас не понимаю. И вы, и я доподлинно знаем, что в реальности этих мальчишек не существует, поскольку все они порождены всего лишь моими воспоминаниями.

– О, эти застарелые, набившие оскомину стереотипы: реальность и виртуальность! – «Клетчатый» пижон воздел руки к небу и состроил страдальческую гримасу. Похоже, ему нравилось то и дело корчить из себя театрального актера. – Господи, когда же человек наконец осознает, что ментальный мир – это не грезы, не сон и не галлюцинация! И все, что в нем происходит, абсолютно такая же реальность , как и та, в которую мы вынуждены периодически возвращаться из М-эфира. Сегодня он – это неотъемлемая составная часть нашего бытия. Если хотите, очередной Новый Свет, открытый нами на, казалось бы, изученной вдоль и поперек старушке-Земле. Поэтому разграничивать его с остальным миром попросту глупо, согласитесь. Тем более что современный цивилизованный человек проводит в Менталиберте половину своей жизни. И если здесь, в этом Новом Свете, наши воспоминания обретают способность действительно оживать , то как вообще можно назвать их ненастоящими или, упаси боже, мертвыми? Ведь эти мальчишки, синьор Аглиотти, не выдуманные вами статисты, какими является подавляющая часть окружающих нас горожан, «дорисованных» симулайфом исключительно для полноты картины. Ваши друзья детства продолжают жить у вас в воспоминаниях и не умрут, пока вы окончательно не позабудете их. Что, полагаю, вряд ли произойдет, пока вы сможете находиться в здравом уме и трезвой памяти. Да вы только взгляните на этих юных балбесов! Разве сейчас они подчиняются заданной им программе поведения, как прочие здешние статисты? Нет, потому что никто никогда не писал для ваших друзей такой программы! Вы просто поселили их вместе с кусочком того времени у себя в памяти, и с тех пор они там живут. А раз так, следовательно, все то, о чем я только что говорил, – чистейшая правда. Ну что, синьор Аглиотти, я вас убедил или вы все еще желаете со мной поспорить?.. Синьор Аглиотти?.. Что с вами? Вы в порядке?

Беспокойство Моргана было вызвано тем, что его собеседник вдруг застыл и напрягся, словно увидел привидение. Хотя между Тремито и стеной ближайшего здания, на которую он пялился, не маячило ни призраков, ни даже людей.

– Я в порядке, – отозвался Доминик внезапно севшим от волнения голосом, но тут же поправился: – Хотя нет, не совсем… Просто ваша теория… навела меня на кое-какие мысли… То, о чем вы сейчас рассказали… Прежде я никогда не задумывался о подобных вещах… Да и о многом другом тоже… Однако, если вы действительно правы… А это, несомненно, так и есть… Получается, что… Нет, забудьте, это неважно.

Тремито помассировал виски и потер глаза, пытаясь таким образом прогнать охватившую его неуверенность. Раньше это обычно помогало. Сегодня – нет. Почему, неизвестно – не так уж сильно смутившие Доминика догадки выбили его из колеи.

– Ошибаетесь, синьор Аглиотти, – возразил Морган. – Для меня важны все без исключения припомненные вами факты. Так что позвольте мне самому решать, на какие подробности вашей биографии следует проливать свет, а мимо каких можно пройти стороной. К примеру, меня не особо интересует, когда и при каких обстоятельствах вы лишились невинности, но вот другие памятные факты из личной жизни Мичиганского Флибустьера я был бы не прочь выведать. И прежде всего ту деталь, о которой я уже спрашивал вас во время нашей первой встречи. Да-да, речь идет именно о том талисмане, к которому вы так часто притрагиваетесь в последнюю пару минут. Убедитесь сами, если не верите.

Доминик опустил глаза и мысленно чертыхнулся. Креатор был прав: сейчас пальцы сицилийца и впрямь поглаживали висящее у него на шее под рубахой колесико. Со стороны это выглядело всего лишь безобидным почесыванием груди – обычным рефлекторных жестом, проявляющимся у многих людей в минуты глубокой задумчивости. Но кого и мог провести этот жест Флибустьера, только не всевидящего хозяина Терра Олимпия. Он знал о наличии у гостя странного талисмана, но понятия не имел, что этот талисман символизирует.