До конца времен. Сознание, материя и поиск смысла в меняющейся Вселенной - Брайан Грин

Мы эфемерны. Мы недолговечны.

Тем не менее наше мгновение редко и необыкновенно, и признание этого позволяет сделать недолговечность жизни и редкость самосознания основой для системы ценностей и фундаментом для благодарности. Мы можем, конечно, жаждать прочного наследия, но ясность, которую мы получаем от изучения космической шкалы времени, открывает нам, что эта цель недостижима. Но эта самая ясность подчеркивает, как исключительно чудесно то, что маленький набор частиц Вселенной может подняться, исследовать себя и реальность, в которой обитает, определить, насколько краток и преходящ его век, что он способен при помощи краткой вспышки активности создавать красоту, устанавливать взаимосвязи и разгадывать загадки.

Смысл

В большинстве своем мы не слишком озабочены необходимостью подниматься над повседневностью. Большинство из нас позволяет цивилизации заслонять себя от понимания того, что все мы — часть мира, который, когда мы уйдем, будет и дальше шуметь вокруг, практически не заметив нашего ухода. Мы сосредоточиваем свою энергию на том, что можем контролировать. Мы строим общество. Мы принимаем участие. Мы заботимся. Мы смеемся. Мы бережем. Мы утешаем. Мы оплакиваем. Мы любим. Мы празднуем. Мы освящаем. Мы сожалеем. Мы трепещем от достижений, иногда своих собственных, иногда тех людей, кого мы уважаем или боготворим.

При помощи всего этого мы привыкаем смотреть на мир в поисках чего-то возбуждающего или успокаивающего, способного удержать наше внимание или побыстрее доставить нас куда-нибудь в новое место. Тем не менее научное путешествие, которое мы предприняли, позволяет предположить, что Вселенная существует не для того, чтобы служить ареной для жизни и разума. Жизнь и разум всего лишь пара вещей, которые иногда случаются. А потом заканчиваются. Я раньше представлял себе, что путем изучения Вселенной, очищения ее от всего поверхностного в фигуральном и буквальном смысле мы получим достаточно ответов на вопросы «как?», чтобы хотя бы краем глаза увидеть ответ на вопрос «почему?». Но чем больше мы узнаем, тем сильнее мне кажется, что эта позиция ориентирована не в ту сторону. То, что нам, мимолетным, самосознающим поселенцам Вселенной, хочется, чтобы она обняла и приняла нас, понятно, но это, попросту говоря, не то, чем Вселенная занимается.

Тем не менее увидеть нашу ситуацию в контексте означает понять, что наше существование поразительно. Повторите Большой взрыв заново, чуть сдвинув положение этой частицы или величину того поля, — и практически для любого пустячного изменения новое космическое развертывание не будет включать вас, или меня, или биологический вид человека, или планету Земля, или вообще все, что мы глубоко ценим. Если бы какой-нибудь сверхразум взглянул на новую вселенную в целом, примерно как мы смотрим на набор брошенных монет или воздух, которым дышим, он пришел бы к выводу, что новая вселенная очень похожа на оригинал. Для нас же она сильно отличалась бы от оригинала. В ней не было бы никаких «нас», чтобы заметить это. Выводя из фокуса внимания мелкие подробности, энтропия дает нам необходимый организующий принцип для понимания крупномасштабных тенденций в трансформации вещей. Но если нам, как правило, неважно, эта ли монета легла орлом, та ли — решкой, или где именно находится в данный момент конкретная молекула кислорода, существуют определенные тонкие подробности, которые нам небезразличны. Глубоко небезразличны. Мы существуем, потому что наши конкретные конфигурации частиц выиграли сражение против поразительного множества других конфигураций, которые тоже стремятся быть реализованными. Но по милости слепого шанса, направляемого законами природы, мы здесь.

Эта реализация отдается эхом на каждом этапе человеческого и космического развития. Подумайте о том, что Ричард Докинз описывал как почти бесконечное множество потенциальных людей, возможных носителей почти бесконечного множества пар оснований в молекулах ДНК, которые никогда не родятся. Или подумайте о мгновениях, составляющих космическую историю, от Большого взрыва через ваше рождение и до сего дня, наполненную квантовыми процессами, неумолимый вероятностный ход которых на каждой из почти бесконечного множества развилок мог выдать в итоге тот результат вместо этого, отчего появилась бы столь же разумная вселенная, но вселенная, где нет вас и меня 10. И все же, при поистине астрономическом числе возможных вариантов, ваша и моя молекулярные конфигурации существуют в данный момент. Как чертовски маловероятно! Как волнующе великолепно!

Строго говоря, дар на самом деле еще больше: наши конкретные молекулярные комбинации, наши специфические химические, биологические и неврологические конфигурации дают нам завидные возможности, занимавшие в значительной степени наше внимание в предыдущих главах. Если в большинстве своем жизнь, чудесная сама по себе, накрепко привязана к настоящему моменту, мы можем выйти за рамки времени. Мы умеем думать о прошлом и воображать будущее. Мы можем взять Вселенную и проанализировать ее, мы можем исследовать ее сознанием и телом, разумом и эмоциями. Из нашего уединенного уголка космоса мы, воспользовавшись творческим началом и воображением, формируем миры, и образы, и структуры, и звуки, выражая через них свои стремления и разочарования, свои расстройства и откровения, свои неудачи и триумфы. При помощи изобретательности и упорства мы пытаемся прикоснуться к самым пределам внешнего и внутреннего пространства, открывая фундаментальные законы, по которым светят звезды и движется свет, идет время и расширяется пространство, — законы, которые позволяют нам заглянуть в прошлое, в кратчайшее мгновение после начала Вселенной, а затем перевести взгляд, чтобы увидеть ее конец.

Эти головокружительные озарения сопровождаются глубокими и настойчивыми вопросами. Почему существует нечто, а не ничто? Что зажгло первую искру жизни? Как появилось осознанное восприятие? Мы рассмотрели целый ряд предположений, но определенные ответы от нас упрямо ускользают. Возможно, наш мозг, хорошо приспособленный для выживания на планете Земля, по структуре своей просто не приспособлен для разгадывания этих загадок. Или, может быть, поскольку наш интеллект продолжает эволюционировать, в будущем наши отношения с реальностью приобретут совершенно иной характер, в результате чего сегодняшние неразрешимые вопросы потеряют смысл. То и другое вполне возможно, но тот факт, что мир, каким мы его сегодня знаем, оставаясь загадочным, сохраняет при этом полную математическую и логическую согласованность, подсказывает мне, что на самом деле неверно и то и другое. Мы не страдаем недостатком интеллекта. Мы также не смотрим в стену Платоновой пещеры, не подозревая об истине радикально иного рода, которая находится совсем рядом и способна неожиданно дать нам поразительную новую ясность.

Двигаясь полным ходом к холодному бесплодному космосу, мы должны принять тот факт, что никакого величественного замысла не существует. Частицы не наделены целью. Нигде в глубинах космоса не существует окончательного ответа, ожидающего своего открытия. Вместо этого имеются особые наборы частиц, способные мыслить, чувствовать и рассуждать, и внутри собственных субъективных миров они могут создавать для себя цели. Так что единственное направление, в котором мы можем двигаться в попытке познать природу человека, — это внутрь себя. Это благородное направление поиска. Это направление, которое отказывается от готовых ответов и обращается к очень личному пути построения собственного смысла. Это направление, которое ведет в самое сердце творческого самовыражения, к источнику наших самых звучных историй. Наука — мощный изысканный инструмент познания внешней реальности. Но в рамках этого направления, в рамках этого понимания, все остальное — это самопознание человеческого вида, пытающегося разобраться, что нужно ему для продолжения пути, и рассказывающего историю, которая реверберирует в темноте, историю, высеченную в звуке и выгравированную в молчании, историю, которая в лучших своих проявлениях волнует душу.