Королевство - Ю Несбе

– Чем я могу помочь? – прозвучал голос Карла. Сдержанный, но напряженный.

– Можешь заплатить моему клиенту.

– Так он тебя опять прислал, потому что отель сгорел? Тридцать часов. Недурная реакция.

– Деньги он хочет получить сейчас.

– Я все верну, как только получу страховку.

– Страховку ты не получишь. Отель не был застрахован.

– Кто это сказал?

– У моего клиента свои источники. Условия кредита нарушены, и платежи ты точно просрочишь. Давай начистоту, господин Опгард? Славно. У тебя два дня. То есть сорок восемь часов… время пошло.

– Послушай…

– Мой предыдущий визит был предупреждением. Господин Опгард, тут вам не трехактная пьеса – молот вот-вот ударит.

– Молот ударит?

– Конец. Смерть.

Внизу стало тихо. Я их себе представил. За столом сидит датчанин с воспаленными красными прыщами. В расслабленной позе, из-за чего он кажется еще опаснее. Вспотевший Карл, хоть только что вошел в дом с тридцатиградусного мороза.

– К чему такая паника? – спросил Карл. – У Виллумсена ведь залог есть.

– По его словам, без отеля он особой ценности не представляет.

– А какой смысл меня убивать? – Сдержанность из голоса Карла пропала, теперь он напоминал визг пылесоса. – Тогда Виллумсен свои деньги не получит.

– А умрешь не ты, Опгард. По крайней мере, не в первом раунде.

Я знал, что сейчас будет, но сомневаюсь, что это понимал Карл.

– Твоя супруга, Опгард.

– Ш… – Карл проглотил «е», – …ннон?

– Красивое имя.

– Но это же… убийство.

– Меры отражают невыплаченную сумму.

– Но два дня. И как, по-вашему с Виллумсеном, мне за такой короткий срок эту сумму собрать?

– Не могу проигнорировать тот факт, что тебе придется пойти на очень даже крутые меры, может, даже отчаянные. Больше никакого мнения, Опгард, у меня нет.

– А если у меня не получится…

– Значит, ты вдовец, и тебе останется жить еще два дня.

– Но, дорогие друз…

Я уже вскочил на ноги, пытаясь бесшумно натянуть брюки и свитер. Я не уловил деталей того, что случится через четыре дня, но это и не обязательно.

Я прокрался вниз по лестнице. Может быть – ну, вдруг, – на своей территории мне удастся застать датчанина врасплох. Но я в этом сомневался. Я же помнил, как быстро он двигался тогда на заправке, и по звукам сообразил, что сидит он лицом к двери: если я войду, он меня сразу увидит.

Натянув ботинки, я выскользнул за дверь. От уличного холода виски будто сдавливало. Я мог бы двинуться к амбару в обход, описав дугу, но едва ли в моем распоряжении было так много времени, потому я сделал ставку на собственную правоту: датчанин сидит спиной к окну. Я бежал, а под ногами скрипел снег. Основная задача головореза – пугать, и я рассчитывал на то, что датчанин слегка распишет угрозу, но, с другой стороны, – что там особо скажешь?

Влетев в амбар, я открыл краны и подставил два цинковых ведра. Наполнились они за десять секунд. Схватив ведра за ручки, я побежал к Козьему повороту. Выплескивавшаяся вода намочила мои брюки. Оказавшись на повороте, одно ведро я отставил на лед, а второе опустошил, очертив перед собой кривую. Вода растеклась по твердому льду, по рассыпанному сверху песку, напоминавшему черные перчинки в тех местах, где он въелся в лед. Вода ликвидировала неровности и мелкие дыры и потекла туда, где кончалось ледяное покрытие, к краю обрыва. Так же я поступил со вторым ведром. Естественно, для того, чтобы вода растопила лед, было слишком холодно – образовав тонкий слой, она стала просачиваться в глубину. Я все еще стоял на льду, когда услышал, как завелся «ягуар». И, словно действовали мы синхронно, я услышал из деревни далекий, нежный звон церковных колоколов. Посмотрев в сторону дома, я увидел подъезжающую белую машину головореза. Ехал он осторожно, медленно. Может, удивлялся тому, с какой легкостью преодолел обледеневшие холмы на летней резине. Но в большинстве своем датчане про лед не особо много понимают, не знают, что, когда захолодает посильнее, его поверхность напоминает наждачную бумагу.

А когда он прогревается где-то до минус семи, превращается в хоккейную коробку.

Я стоял не двигаясь, по бокам болтались ведра. Датчанин уставился на меня из-за ветрового стекла, узкие щели глаз – я их помнил с того раза возле бензоколонок – прикрывали темные очки. Приблизившаяся машина проехала мимо, а наши головы повернулись вокруг собственной оси, словно планеты. Может, он помнил мое лицо, а может, и нет. Может, нашел приемлемое объяснение тому, почему этот мужик стоит с двумя ведрами, а может, нет. Может, он это понял, когда вдруг пропало сцепление с дорогой и он автоматически посильнее надавил на педаль тормоза, а может, нет. А теперь и машина стала планетой, медленно вращавшейся на льду под звуки церковного колокола, словно фигуристка. Я видел, с каким отчаянием он выворачивает руль, видел, как крутятся передние колеса с широкой летней резиной, как будто хотят вырваться, но «ягуар» попал в плен – и оказался неуправляемым. И когда машина, развернувшись на 180 градусов, задом заскользила к краю поворота, я смотрел ему прямо в лицо, на красную планету с мелкими активными вулканами. Пока он, подняв локти, сражался с рулем, темные очки с лица слетели. Ведь теперь он понял. Понял, зачем были нужны ведра, понял, что, если бы он сразу это сообразил, у него, может быть, остался бы шанс, если бы он тут же выскочил из машины. Теперь, понятное дело, уже слишком поздно.

Полагаю, когда он вытаскивал пистолет, сработал рефлекс. Автоматическая реакция головореза, солдата на нападение. А у меня сработал другой рефлекс, когда я в знак прощания поднял одну руку с ведром. Я услышал хлопок из салона, когда он нажал на спусковой крючок, а затем щелчок – пуля пробила цинковое ведро у меня рядом с ухом. До того как «ягуар», пятясь задом, исчез в Хукене, я успел увидеть на лобовом стекле дыру от пули, напоминающую морозный узор.

Я задержал дыхание.

На моей поднятой руке все еще болталось свисавшее с нее цинковое ведро.

Церковные колокола били все быстрее и быстрее. Потом наконец раздался глухой грохот.

Я все еще стоял не шевелясь. Наверное, похороны. Колокола еще какое-то время били, но промежутки между ударами все увеличивались. Смотрел на деревню, горы и Будалсваннет, когда солнце целиком вышло из-за Эусдалтиндена.

Потом колокола замолчали, и я подумал: «Господи, какая у меня красивая родина».

Так ведь думаешь, когда влюблен.

– Ты вылил воду на лед? – недоверчиво спросил Карл.

– Она увеличивает температуру, – ответил я.

– Каток получается, – сказала Шеннон, отходя от плиты с кофейником. Налила нам в чашки.