Яд в крови - Наталья Калинина

На лице Лидии появилась улыбка. Она схватила лежавший на столе лист бумаги и быстро написала карандашом — крупно и очень четко:

«Оставайся с нами. У нас теперь два дома. В городе плохо. Ивану хорошо здесь».

«Его нужно показать врачам. Они его вылечат, и он станет твоим настоящим мужем», — заставила себя думать Амалия Альбертовна.

«Я вылечу его сама. Врачи отравят его лекарствами, — написала Лидия. — Он боится свою сестру».

«Она уехала навсегда. Кажется, в Америку», — мысленно сказала Амалия Альбертовна.

Она видела, как радостно блеснули глаза Лидии.

«Она вернется, если узнает, что он в городе» — быстро написала она.

«Не вернется. Ее не пустит Брежнев», — возразила в мыслях Амалия Альбертовна.

«Брежнев умрет, и она вернется», — написала Лидия.

— Хватит вам заниматься всякой ерундой, — сказал Лемешев, внимательно читавший все, написанное Лидией. — Я заявлю в милицию, и тебя посадят в тюрьму.

«Нет. Ты уже заявлял в милицию, а меня не посадили, — написала Лидия, едва Лемешев успел закончить свою фразу. — Я сделаю так, что здесь будут одни кусты и голая степь».

— Черт побери, а она ведь на самом деле так сделает. Пойду-ка я сам поговорю с Иваном, а ты сиди с ней, — велел он жене.

Амалия Альбертовна покорно кивнула.

Иван переворачивал вилами подсыхающую на солнце траву. Неподалеку виднелся аккуратный стожок уже готового сена. Завидев Лемешева, Иван положил вилы на землю и, улыбаясь, направился ему навстречу.

— Иван, ты что, на самом деле меня не узнаешь или притворяешься? — вдруг спросил Лемешев, глядя в упор на сына. — Ну-ка посмотри мне в глаза.

Глаза Ивана были холодные и настороженные. А еще в них появилась странная — почти бездонная — глубина. Может быть, она была и раньше — Лемешев еще никогда так долго и внимательно не смотрел сыну в глаза.

Они молча брели рука об руку вдоль неглубокого оврага. Пахло степными травами, обожженными знойным июльским солнцем. Лемешев внезапно почувствовал, как сердце пронзила острая боль и стало нечем дышать.

Он судорожно расстегнул пуговицу кармана своей рубашки, вытащил трубочку с нитроглицерином и кинул в рот две таблетки.

— У тебя болит сердце? — поинтересовался Иван, глядя куда-то в сторону.

— Пройдет. Я все-таки уже не мальчик. Мама здорово сдала за эти годы, правда? — Лемешев остановился, почувствовав, как к горлу подступила тошнота и закружилась голова. — Знаешь, мне стоит присесть. Что-то я совсем расклеился.

Он сел, а потом и лег на горячую землю. Иван подложил ему под голову мягкий душистый пучок еще не совсем просохшего сена.

По небу плыли легкие пушистые облака. В траве стрекотали кузнечики. Умиротворение, разлитое в воздухе, действовало Лемешеву на нервы. Оно казалось неестественно театральным — это были декорации древнегреческой трагедии.

— Ты живешь с ней? — спросил Лемешев, резко повернув вбок голову и глядя на мускулистые загорелые ноги стоявшего над ним сына.

Иван медленно опустился на корточки и сказал:

— Ты хочешь спросить, спим ли мы вместе? Спим, потому что она так хочет. Но я не делаю то, что должен делать мужчина.

— Ты не хочешь этого делать, — вдруг осенило Лемешева.

— Да, — прошептал Иван. — И она никогда не сумеет меня заставить.

— Она тебя погубит, сын, — сказал Лемешев и, протянув руку, положил ладонь на горячую коленку Ивана. — Давай-ка двигать к берегу, то есть домой.

— Это невозможно. — Иван вздохнул. — Я сойду с ума. Не говори мне про это. Пожалуйста.

— Но ведь ты настоящий мужчина, к тому же моряк. Неужели ты не тоскуешь по запаху моря?

— Я его не помню. Она не хочет, чтобы я его помнил.

— Черт побери, да наплюй ты на нее, тем более что ты ее не любишь! — Лемешев резко поднял голову и попытался сесть, но обжигающая боль в груди заставила вернуться в прежнее положение.

Любить больно. Очень больно. Зачем любить? Можно жить и без этого, — едва слышно прошептал Иван.

Лемешевы остались на ночь. Они видели из окна своей комнаты, как Лидия, одетая в длинное блестящее платье и с красивой высокой прической, увенчанной тремя алыми розами, приблизилась сзади к сидевшему на лавке под деревом Ивану и положила ладони на его голые плечи. Он даже не шелохнулся. Она обошла вокруг лавки, остановилась перед ним, вильнула бедрами и провела сверху вниз ладонями по своему телу, а потом по обнаженной груди Ивана. Он остался неподвижен. Тогда Лидия резким рывком расстегнула молнию своего платья и вылезла из него, как вылезает из старой шкуры змея. Под платьем оказался черный кружевной лифчик и узенькая полоска трусиков. Она приняла позу стыдливости — так делают профессиональные стриптизерши, желая еще больше распалить зрителей, — и начала крутить округлым животом. Откуда-то появилась Перпетуя с пластмассовым ведерком в руке. Не обращая внимания на Лидию, она приблизилась к Ивану, погладила его по голове и, зачерпнув из ведра молока, протянула кружку. Он выпил ее машинально и залпом. Перпетуя снова погладила его по голове и направилась в сторону флигеля, где поселили Лемешевых. Лидия вдруг топнула обутой в туфлю на высоком каблуке ногой и показала Перпетуе кулак. Потом быстро нагнулась, схватила с земли платье и убежала. Иван достал из кармана джинсов сигарету и закурил. Перпетуя, стукнув предварительно в дверь, зашла в комнату и сказала:

— Видели? Ну и цирк. Кто бы мог подумать, что Лидия окажется способной на подобную мерзость. Она совсем другой была, когда с нами жила это ее в городе испортили. Ну и оставалась бы себе там. — Перпетуя налила в глиняные кружки молоко. — Пейте. Парное, — сказала она и присела на табуретку, сложив на коленях сильные загорелые руки. — Мы поначалу не знали, куда деваться от этого срама, а теперь вроде как попривыкли. — Она внимательно посмотрела на Амалию Альбертовну и, увидев, что по ее щекам текут слезы, сказала: — Лоида считает, он вас узнал. Я тоже так считаю.

— Но он не хочет возвращаться домой, — сказал Лемешев. — Конечно, можно заставить его вернуться силой, но…

— Силой нельзя. Лучше немного обождите. И Лоида так считает. Если бы только ее не парализовало…

— Это что, гипноз? — спросил Лемешев со странной — ненатуральной — иронией. — Я всегда считал все это бабскими сказками. Я и сейчас еще не верю до конца, что…

— Действие гипноза уже кончилось, — едва слышно сказала Перпетуя. — Парень валяет дурака. Я поняла это, когда он увидел тебя, Амалия. Он сейчас размышляет. Возможно, он когда-то вернется домой, но только не сейчас. Я боюсь за него — там его ждет опасность.

— Вы правы, — неожиданно согласилась Амалия Альбертовна. — Я останусь с ним здесь. Мишенька, ты позволишь мне остаться? — спросила она у мужа звенящим от слез голосом.