Открытие природы - Андреа Вульф

Хижина Торо у Уолденского пруда. Рисунок на обложке книги «Уолден»

Торо помогла природа. Завядший цветок не стоит оплакивать, говорил он Эмерсону, как и толстые слои гниющих осенних листьев лесной подстилки, потому что в следующем году все опять вернется к жизни. Смерть – часть природного цикла и «признак здоровья и силы природы»{1574}. «Живущий среди природы не может по-настоящему страдать черной меланхолией», – сказал Торо, пытаясь осознать мир вокруг себя и внутри себя пребыванием на природе{1575}.

Америка, которую называл своим домом Торо, сильно изменилась с тех пор, как Гумбольдт встречался с Томасом Джефферсоном в Вашингтоне летом 1804 г. За эти годы Мериуэзер Льюис и Уильям Кларк пересекли континент от Сент-Луиса до берега Тихого океана и вернулись из экспедиции с рассказами о необъятных богатых землях, соблазнившими растущую нацию. Через четыре десятилетия, в 1846 г., Соединенные Штаты добились от Британии передачи больших кусков Орегонской территории, включая нынешние штаты Вашингтон, Орегон и Айдахо, а также частично Монтану и Вайоминг. К тому времени, аннексировав рабовладельческий Техас, страна ввязалась в войну с Мексикой. Война завершилась полной победой США, и как раз тогда, когда Торо выезжал из своей хижины, Мексика уступила им огромную территорию, на которой потом расположились штаты Калифорния, Невада, Нью-Мексико, Юта и большая часть Аризоны, а также частично Вайоминг, Оклахома, Канзас и Колорадо. При президенте Джеймсе К. Полке, в 1845–1848 гг., страна расширилась более чем на миллион квадратных миль, на целую треть, и впервые раскинулась поперек всего континента. В январе 1848 г. в Калифорнии впервые добыли золото, и в следующем году 40 000 человек потянулись на запад, пробовать удачу.

Конкорд, Массачусетс

Тем временем Америка развилась технологически. В 1825 г. был прорыт канал Эри, через пять лет был пущен первый отрезок железной дороги Балтимор – Огайо. В 1838 г. в Нью-Йорк приплыл из Англии первый трансатлантический пароход «Грейт Вестерн», а зимой 1847 г. – Торо как раз вернулся в Конкорд – в столичном Вашингтоне впервые зажглось газовое освещение.

Бостон оставался важной гаванью, и расположенный рядышком Конкорд, родной город Торо, рос заодно с ним{1576}. Там работали хлопкопрядильная, обувная, трубопрокатная фабрики (трубы делали из свинца), склады и банки. Каждую неделю через город, столицу графства, проезжало сорок дилижансов. Фургоны с товарами из Бостона тянулись по главной городской улице, в направлении торговых городов Нью-Гэмпшира и Вермонта.

Фермеры давно превратили прежнюю целину в поля, пастбища и луга. Торо записал в дневнике, что в конкордском лесу всюду слышны звуки топоров{1577}. Ландшафт Новой Англии за истекшие два столетия резко изменился, вековые деревья канули в Лету. Леса сначала вырубали на дрова и для нужд строительства, потом, с приходом железной дороги, они стали гореть в паровозных топках. До Конкорда рельсы дотянулись в 1844 г., пройдя как раз по западному берегу Уолденского пруда, где часто гулял Торо{1578}. Дикая природа отступала, человек все больше порывал с ней.

Торо устраивала жизнь на Уолденском пруду, где он мог погружаться в книгу или часами любоваться цветком, не замечая происходящего вокруг. Он привык ценить радости простой жизни. «Упрощай, упрощай», – напишет он потом в «Уолдене»{1579}. Быть философом, утверждал он, – значит жить «жизнью упрощения»{1580}. Он был сосредоточен на себе самом и не заботился о светских увеселениях, женщинах или деньгах. Его облик соответствовал этой жизненной позиции. Его одежда была неподходящей, его штаны были коротки, а обувь нечищена. Торо был краснолицым, с большим носом, клочковатой бородой и выразительными синими глазами{1581}. Один знакомый сказал, что он «успешно подражает дикобразу»{1582}, другие описывали его как сварливого и «драчливого»{1583}. Некоторые находили у Торо «учтивые манеры»{1584}, хотя немного «неуклюжие и в чем-то неотесанные», впрочем, многие считали его забавным и занятным{1585}. Но даже друг и сосед Торо писатель Натаниель Готорн описывал его как «невыносимого зануду»{1586}, рядом с которым он стыдился своих денег, или дома, или того, что он пишет книгу, которую станут читать. Торо, конечно, был эксцентриком{1587}, но также действовал «как ледяная вода в знойные дни для мучающихся жаждой горожан»{1588}, говорил другой знакомый.

Все сходились в том, что Торо легче уживается с природой и словами, чем с людьми. Единственным исключением были дети – в их обществе он радовался, как они сами. Сын Эмерсона Эдвард с теплом вспоминал, что у Торо всегда находилось для него время: он рассказывал истории о «дуэли» двух черепах в реке{1589} или показывал фокусы с исчезающими и снова появляющимися карандашами. Когда деревенские ребятишки навещали его в хижине на Уолденском пруду, Торо водил их на длительные прогулки по лесам. Когда он насвистывал странные звуки, то один за другим появлялись животные: из подлеска высовывался лесной сурок, белки бежали к нему, и ему на плечо садились птицы.