Спящий в песках - Том Холланд

Ахмед повернулся к Картеру.

– Ну вот, господин, – произнес он, почти не разжимая губ, отчего его слова прозвучали странно, – все готово.

* * *

Дрожащими руками Картер проделал брешь в верхнем левом углу входа. Внутри царила полная тьма, а введенный в отверстие железный щуп ни во что не уперся.

– Свечу! – потребовал Картер. – Дайте мне свечу – там могли скопиться опасные газы.

Зажженную свечу вложили в его протянутую назад руку, а после завершения проверки Картер попытался сделать брешь еще шире. Правда, волнение его достигло такой степени и руки дрожали так сильно, что он едва удерживал свечу, однако ни за что не отдал бы ее кому-нибудь другому.

Наконец, когда отверстие стало достаточно широким, археолог осторожно заглянул внутрь. В этот миг ему вспомнилось одно место из документа, найденного в мечети аль-Хакима, где рассказывалось о том, что было обнаружено в гробнице Сменхкара. Но Картер постарался выбросить эти мысли из головы. Археолог и сам не знал, что надеется обнаружить, но всяко уж... При этой мысли он даже скривил губы в едва заметной презрительной усмешке. Всяко уж не фараона, восседающего на троне.

Картер прищурился. Поначалу ему не удавалось разобрать решительно ничего, ибо жаркий воздух, которым тянуло из подземелья, заставлял огонек свечи то меркнуть, то разгораться. Но потом, когда глаза приспособились к такому освещению, из тьмы выступили очертания внутреннего помещения.

Археолог застыл. Он чувствовал, что его рука, сжимавшая свечу, онемела, а когда попытался заговорить, не смог вымолвить ни слова.

– Что там такое? – встревоженно спросил лорд Карнарвон, положив руку на плечо Картера. – Вы что-нибудь видите?

– Да, – прохрипел археолог. – Это поразительно!

Он поймал себя на том, что просто не в состоянии добавить что-нибудь к сказанному. Более того, зная, что ему следует как можно скорее расширить отверстие, чтобы внутрь могли заглянуть и другие, он просто не мог заставить себя отвести взгляд. Не мог. Ибо упивался невиданным, чудесным видением: образами странных животных, статуями и золотом. Повсюду, по всей погребальной камере, в свете свечи сверкало золото.

* * *

Это, как размышлял Картер уже позднее в ту ночь, был день из дней, величайший день в его жизни, такой, какого у него не было прежде и, безусловно, никогда больше не будет. Выдвинув стул из-за письменного стола, он уселся поудобнее и с удовольствием отдался на волю мириадов переполнявших его сознание образов и впечатлений. Ранее он и представить себе не мог, что человек способен испытывать такой восторг и такое благоговение, какие охватили его в тот миг, когда отверстие расширилось и пред его изумленным взором предстала погребальная камера...

Тысячелетия сюда не ступала нога человека, хотя кое-что – наполовину опустошенная чаша с известковым раствором для двери, след пальца, оставшийся на свежевыкрашенной поверхности, свисавший над порогом поминальный венок – выглядело так, будто было оставлено совсем недавно – может быть, вчера. А ведь даже сам воздух, наполнявший наглухо замурованное подземелье, был тем самым, который вдыхали люди, поместившие туда мумию. Создавалось впечатление, будто под этими сводами исчезало даже всесильное время.

Потом на смену благоговейному трепету пришли и другие ощущения: радостное возбуждение, лихорадка нетерпения, почти неодолимое желание сорвать печати и поднять крышки каменных сундуков. Жгучий азарт, свойственный (Картер не мог не признаться в этом самому себе) искателю сокровищ.

И каких только сокровищ не оказалось в том помещении! Действительность превзошла самые смелые, самые радужные надежды, ибо погребальную камеру в потрясающем изобилии заполняли бесчисленные чудеса древних искусств и ремесел. Тут были изысканно расписанные и инкрустированные шкатулки, алебастровые вазы, странные черные ковчеги, украшенная тонкой резьбой мебель, перевернутые колесницы и... золото... золото... золото... Всюду золото! Внимание Картера привлекли три больших золоченых ложа, изготовленные в виде животных с гротескно растянутыми (иначе кровать не могла бы выполнять предназначенную ей функцию) телами, но потрясающе реалистичными головами. При этом воспоминании Картер улыбнулся и закрыл глаза, воскресив перед своим мысленным взором один из тех образов – голову льва. Он подумал, что таких великолепных животных – свирепых, величественных и могучих – уже не встретишь в пустынях Египта, ибо они, увы, навсегда истреблены человеком.

Но изголовья этого ложа были созданы в те незапамятные времена, когда в пустынях Египта еще обитали львы, а на его троне восседали фараоны. Картеру вдруг вспомнилось, каким изумлением наполнилось его сердце, когда тени, игравшие под лучом фонаря на золотой поверхности, создали на миг впечатление, будто зверь ожил.

Неожиданно Картер встрепенулся и открыл глаза. Возможно, то была не более чем игра воображения, но он мог поклясться, что в тот самый миг, когда ему привиделась словно бы ожившая львиная голова, с веранды донесся шум. Поднявшись на ноги, археолог вгляделся в ночную тьму, хотя был почти уверен, что странные звуки не более чем обман слуха, порожденный буйно разыгравшимися фантазиями. Трудно предположить, чтобы в столь поздний час кому-то приспичило болтаться возле его обиталища.

Картер вернулся к столу и снова уселся за него, непроизвольно задержав при этом взгляд на стоявшей на столешнице статуэтке Тутанхамона. Два подобных изваяния, тоже вырезанные из царственного черного дерева, но в натуральную величину и с головными уборами, покрытыми листовым золотом, были обнаружены в гробнице. Статуи царя стояли одна напротив другой, как часовые. Оба Тутанхамона сжимали в руке по скипетру, а над их головами вздымала раздутый капюшон кобра – священный урей.

Интересно, задумался Картер, что они охраняют? До сих пор раскопать удалось лишь преддверие погребальной камеры, и о том, что обнаружится дальше, можно было только гадать. По мысли Картера, то должны были быть еще более дивные, восхитительные сокровища. Ведь до сих пор ему не удалось найти ни одного папируса, ни одной надписи, относящейся к эпохе правления погребенного царя. А ведь без них имевшийся в распоряжении Картера манускрипт представлял собой не исторический документ, на который могут опираться исследователи, а не более чем зафиксированную в письменном виде легенду – художественный вымысел. Соответственно, отсутствие документов умаляло научное значение его потрясающей находки. Но, мысленно заверил себя археолог, письменные свидетельства эпохи не могли не сохраниться. Они непременно должны найтись. Должны найтись! И найдутся!

Он снова взглянул на украшавшее головной убор статуи изображение кобры.

– Ваджиты, – прошептал Картер себе под нос, неожиданно почувствовав, что, кажется, стал догадываться о их предназначении.

Ваджиты служили хранителями мудрости, погребенной вместе с фараоном в ожидании, когда ее вновь явят миру.

Неожиданно шум послышался снова, и на сей раз никак не мог Картеру померещиться, ибо шаги раздались за дверью его кабинета. В дверь постучали, и археолог, отперев ее, увидел Ахмеда Гиригара.