Хранитель секретов Борджиа - Хорхе Молист

Со своей стороны, Жоан записал в дневнике: «Дай Бог, чтобы пролившаяся сегодня кровь быка стала последней, которая когда-либо будет пролита в Ватикане». Но ощущение надвигающейся грозы не уходило.

70

И гроза разразилась. Не та, которую ожидал Жоан, но она всколыхнула весь Рим пять дней спустя.

Тот день был праздничным. Церковь поминала мученичество своих покровителей – святого Петра и святого Павла. Кроме общего церковного праздника, семья Серра отмечала именины Педро Хуглара и Паоло Эрколе – римского бакалавра, который начал работать в лавке перед отъездом Никколо. Все обедали во внутреннем дворике, как и несколько дней назад в честь именин святого Иоанна, которые они отмечали с работниками и их семьями. Всего собралось около пятидесяти человек, поэтому застолье было шумным. Уже прошло больше двух лет со дня казни Савонаролы, место Джорджио в мастерских занимал Педро – после того как с блеском продемонстрировал свое мастерство переплетчика и печатника, а в книжной лавке заправлял Паоло. Находившиеся в изгнании флорентийцы вернулись на родину, и Жоан взял на работу испанцев, сицилийцев, неаполитанцев и множество римлян, преданных делу Папы. Дети Марии Андреу и Марти, которым было уже пятнадцать и тринадцать лет, стали подмастерьями и весело проводили время среди других подростков.

Обед проходил в непринужденной обстановке, все много смеялись, а во время десерта гости попросили Педро сыграть на гитаре. Сначала Педро аккомпанировал детям, а позже к ним присоединились и взрослые. У Педро был обширный репертуар песен на разных языках, и каждый из гостей с удовольствием слушал песни своей родины.

Жоан с удовольствием наблюдал за праздником; он положил руку на плечо Анне, которая тут же прижалась к нему, и оба посмотрели на детей: количество членов семьи увеличилось. Живой и веселый Томас, их маленький и такой долгожданный сын, которому уже было почти два года, радостно бегал, играя со своей двоюродной сестрой Исабель, первым общим ребенком Педро и Марии, всего на месяц моложе его. Эулалия была счастливой бабушкой, с умилением наблюдавшей за малышами и Рамоном, которому было уже четыре года и который тоже играл с другими детьми.

Мария поддерживала своего супруга, исполняя песни вместе с ним и прихлопывая руками, и Жоан, наклонившись к Анне, прошептал ей на ушко:

– Какая же они замечательная пара!

– Так же как и мы с вами! – смеясь, ответила она, а он посмотрел на нее полными счастья глазами.

После четырех яркое летнее небо вдруг потемнело и покрылось свинцово-серыми с синевой облаками. Они походили на неспокойное море с перекатывающимися по нему волнами. Подул очень сильный ветер, под резкими порывами которого стали раскачиваться росшие во дворе деревья.

– Все в дом! – крикнула Эулалия.

Они быстро собрали со столов посуду, а мебель перенесли в крытую галерею. Им едва хватило времени сделать это до начала грозы. Огромные капли дождя почти сразу же превратились в град. Градины размером с фасолину бешено стучали по полу и крышам; молнии освещали почти ночную темноту, а раскаты грома гремели один за другим. Это была гроза невиданной мощности, природный катаклизм, который поражает и пугает человека, навевая роковые предчувствия и мысли о Божьей каре. Почти все спрятались в доме, а Жоан, наблюдавший за этим явлением из галереи, вознес благодарность за то, что находится в этот момент на твердой земле, а не на галере.

Гроза продолжалась довольно долго, казалось, что небеса сейчас обрушатся на землю, но все закончилось так же неожиданно, как и началось, и снова яркое солнце озарило улицы Рима, полные бегущих по ним ручейков.

Но вскоре семья Серра испытала самый настоящий ужас.

– Папа умер! – кричали ребятишки на улице. – Папа умер!

– В него ударила молния! – голосила одна из женщин, которая вместе с прочими радовалась этому событию. – Его убила посланная Господом молния, и именно в день именин покровителя Церкви!

– Божья кара за его пороки! – вторила ей другая. – Дьявол уже забрал его душу в ад!

Жоан и Анна потрясенно переглянулись: они знали, что все это означало для них.

– Надо подготовиться к обороне, – сказал Жоан Педро и Паоло, которые изумленно наблюдали за царившей на улице неразберихой, и добавил: – Праздник закончился. Надо брать в руки оружие.

– Я стоял рядом с неаполитанским послом, ожидая, когда Папа примет нас, как вдруг мощный удар потряс все здание, а дверь, ведущая в помещение для приемов – зал Понтификов, где находился Папа, приоткрылась, – рассказывал Иннико д’Авалос, который тем вечером ужинал с семьей Серра. – Я бросился внутрь, вслед за мной вбежали гвардейцы, и мы все увидели огромное пыльное облако, медленно оседавшее под порывами ветра. Дождь лил через крышу, которая… исчезла. На месте, где до этого находился Папа, лежала куча обломков, а рядом с ней – двое мертвых слуг.

1500 год был особым, «священным» годом, и все посетители собора Святого Петра в Ватикане, купив индульгенцию, приобщались к великому событию: им отпускались все грехи. Предполагалось, что более двухсот тысяч паломников посетят Рим – эта цифра в пять раз превышала все население города, и Борджиа считали такое беспрецедентное количество гостей свидетельством славы и международного признания, достигнутого за время папства Александра VI.

Неаполитанцы были одной из самых многочисленных групп в этом море паломников, прибывших со всех концов Европы с намерением получить отпущение грехов. Они выделялись своей южной экспрессивностью и песнопениями, которые не прекращались, пока они следовали процессией по улицам с образами своих святых. Эти образы паломники привезли из Неаполя, утверждая, что они по своей чудотворной силе более действенные, чем римские. Губернатор острова Искья прибыл в Рим во главе многочисленной группы соотечественников, и семья Серра, узнав о приезде Иннико, пригласила его на ужин именно в этот день.

– Похоже, что, когда Александр VI занял свое место на позолоченном троне, на три ступени возвышающемся над полом, неистовый порыв ветра раскрыл окна и сорвал гардины. А громадный деревянный балдахин, украшенный золотом и серебром и убранный шелком, который висел над троном, опасно закачался, – рассказывал маркиз Жоану и Анне, которые в смятении слушали его. – Снаружи дождь лил как из ведра и было так темно, что, казалось, наступила ночь. Ночь, освещаемая сполохами молний и сопровождающаяся грохотом грома, который почти ни на мгновение не прекращался. Епископ Капуанский и слуги бросились закрывать окна, и, когда спокойствие вернулось в зал, Папа дал знак епископу, чтобы он впустил нас. В этот момент новый порыв ветра раскрыл настежь окна, свалив на пол слуг, пытавшихся их закрыть; тут же послышался страшный удар, и верхний этаж обрушился на понтифика. Думаю, что он не успел даже помолиться.

Вместе со стражниками мы бросились разгребать доски, камни и строительный мусор. И под огромным количеством обломков обнаружили тело Папы: похоже, что шелковые ткани и дерево балдахина смягчили удары. Он потерял сознание, его лицо было в крови, а на голове зияла рана. Но Папа был жив! И это казалось невероятным!