Устремлённая в небо - Брендон Сандерсон

Йорген посмотрел на меня, а потом положил руку мне на плечо.

– Ты потрясающая, – тихо сказал он.

Я склонила голову набок:

– Что?

– Ты потрясающая, – повторил он. – В моей жизни все было распланировано. Выверено. Все имело смысл. Я все понимал. А потом появилась ты. Ты игнорируешь мой авторитет. Ты следуешь своим чувствам. Ты говоришь, словно какая-то валькирия из баллады! Я должен был бы ненавидеть тебя. И все же… – Он сжал мое плечо. – Когда ты летаешь – ты потрясающая. Ты такая решительная, такая лихая, такая страстная. Ты – сам огонь, Юла. Когда все остальные спокойны, ты пылаешь. Ты прекрасна, как только что выкованный клинок.

Где-то глубоко внутри у меня начало разливаться тепло. Тепло, к которому я не была готова.

– Мне плевать на прошлое, – сказал Йорген, посмотрев мне прямо в глаза. – Плевать на риск. Я хочу, чтобы ты летала с нами, потому что я, черт побери, уверен, что, когда ты с нами, грозящая нам опасность уменьшается. И плевать на этот дефект, существует он или нет. Я готов рискнуть.

– Примерно так Броня думала о моем отце.

– Юла, ты не можешь принимать решения о собственном будущем на основании чего-то, что мы не понимаем.

Наши взгляды снова встретились. У него были темно-карие глаза, но в самом центре, вокруг зрачков, шла светло-серая полоска. Раньше я никогда этого не замечала.

Внезапно Йорген отпустил мое плечо и отодвинулся.

– Извини, – сказал он. – Я опять перешел из режима «выслушать» в режим «улаживать», да?

– Нет, все нормально. Даже полезно.

Он встал:

– Так ты… будешь летать?

– Пока да. И постараюсь не врезаться в тебя, если только уж очень припрет.

Он улыбнулся – совершенно не по-Заразьи.

– Мне пора. Меня ждут на примерку формы для выпускного.

Я встала, и несколько мгновений мы с неловкостью смотрели друг на друга. Когда мы в прошлый раз, можно сказать, говорили по душам – там, на стартовой площадке, – он меня обнял. И это до сих пор казалось странным. Вместо этого я протянула руку, и Йорген принял ее. Но потом наклонился ко мне.

– Ты – не твой отец, Юла, – сказал он. – Помни об этом.

А потом снова сжал мое плечо и забрался в аэрокар.

Я отступила, давая ему выехать, а потом поняла, что так и не знаю, что делать дальше. Вернуться на базу и потренироваться? Сходить в пещеру, где стоит безжизненный М-Бот? Что мне делать с этим неожиданным свободным временем?

Ответ казался очевидным.

Для меня пришло время навестить свою семью.

Я уже привыкла к тому, как ко мне относились жители Альты. Они уступали дорогу любому пилоту, даже кадету. На длинной улице за стенами базы фермеры и работники дружески улыбались мне при встрече или подносили к плечу сжатый кулак в знак приветствия.

И все же я была потрясена тем, какой прием мне оказали в Огненной. Когда лифт открылся, ожидавшие своей очереди люди немедленно расступились, давая мне пройти. За спиной сразу раздались шепотки, но вместо привычного осуждения я услышала благоговение и восторг. Ведь теперь я была пилотом.

Еще с детства я научилась смело встречать взгляды, когда люди пялились на меня. А теперь, если я смотрела на кого-нибудь, они краснели и отводили глаза, как будто их застукали на краже дополнительных пайков.

Какое странное противоречие между моей старой жизнью и новой… Я шла по пешеходной дорожке, глядя вверх, на высокий каменный свод пещеры. Он казался таким чужеродным, и я чувствовала себя как в ловушке. Я уже скучала по небу – настолько здесь было жарко и душно.

Я шла мимо плавильных заводов, где древнее оборудование, извергая жар и свет, превращало камни в сталь. Мимо электростанции, на которой глубинное тепло как-то преобразовывалось в электричество. Мимо дерзко вскинутой каменной руки Харальда Океанорожденного. В руке статуя держала древний меч викингов, а за ней высился огромный стальной прямоугольник, с вырезанными на нем ломаными линиями и солнцем.

Как раз закончилась средняя смена, и я прикинула, что найду мать у нашей тележки, за торговлей. Через некоторое время я свернула за угол и увидела ее впереди – худощавую горделивую женщину в старом комбинезоне. Потрепанном, но тщательно выстиранном. Волосы длиной до плеч, усталое лицо. Она заворачивала покупку какому-то работяге.

Я застыла на дорожке, не решаясь подойти. И тут же поняла, как редко навещала ее. Хотя долгие отлучки давно уже избавили меня от тоски по дому, мне все же не хватало ее утешительного, пусть и строгого голоса.

Пока я стояла в раздумьях, мама повернулась и увидела меня. Она тотчас бросилась мне навстречу и сжала меня в объятиях прежде, чем я успела сказать хоть слово.

Другие дети уже обогнали в росте своих родителей, но я по-прежнему была намного ниже ее, и, когда мама обняла меня, я на мгновение снова почувствовала себя ребенком. Обласканным и защищенным. Легко планировать будущие завоевания, когда можешь в любой момент найти приют в этих руках.

Я позволила себе снова стать маленькой. Притвориться, будто никакая опасность меня тут не достанет.

Наконец мать отстранилась и оглядела меня. Потом взяла прядь моих волос, пропустила между пальцами и приподняла бровь – они сильно отросли и теперь спадали ниже плеч. Сначала парикмахеры из ССН были для меня под запретом, а потом я просто привыкла к длинным волосам.

Я пожала плечами.

– Идем, – сказала мать. – Тележка сама продавать не будет.

Она словно приглашала меня вернуться в те времена, когда все было проще, и именно в этом я сейчас нуждалась больше всего. Я помогла своей неизменно практичной матери обслужить очередь из постоянных покупателей, мужчин и женщин, явно сбитых с толку тем, что товар им отпускал пилот-кадет.

Странно, но мать никогда не зазывала покупателей, в отличие от остальных уличных торговцев. И все-таки у ее тележки почти постоянно кто-нибудь да стоял. Когда наступило временное затишье, мать смешала еще немного горчицы и посмотрела на меня:

– Ну как, будешь снова снабжать нас крысиным мясом?

«Снова?» Я немного растерялась. До меня только теперь дошло, что мать не знает про увольнительную. Она… она думает, что меня выгнали.

– Я все еще в комбинезоне, – сказала я, указав на себя, но по ее недоуменному взгляду поняла, что мама не поняла намека. – Ма, я все еще в ССН. Мне просто дали на сегодня увольнительную.

У нее тут же опустились уголки губ.

– У меня хорошо получается! – обиделась я. – Я – один из трех оставшихся пилотов в нашем звене! Через две недели у меня выпуск! – Я знала, что мать не любит ССН, но неужели она не могла просто гордиться мной?

Мать продолжала смешивать горчицу. Я села на низкую стену, которая тянулась вдоль дорожки.