Волк и голубка - Кэтлин Вудивисс

— Что за черт?! — вскричал он и, шагнув к ней, грубо поднял на ноги. Глаза его почернели от гнева. — Что это ты вытворяешь?!

Эйслинн с притворным недоумением подняла брови.

— Разве рабов не приковывают, господин? Правда, откуда мне знать, я была рабыней всего несколько месяцев, с того дня, когда сюда пришли норманны, господин.

Вулфгар выругался сквозь зубы. Нагнувшись, он нетерпеливо освободил ее от цепи, подхватил на руки и швырнул на кровать.

— Ты не рабыня! — прогремел он, обжигая ее взглядом.

— Да, господин, — ответила она, скрывая улыбку. — Как будет угодно, господин.

— Ради всего святого! Чего ты хочешь от меня, женщина?! — завопил Вулфгар, бессильно простирая к небу руки. — Еще раз повторяю, ты не рабыня. Чего же еще тебе надо?

Девушка кокетливо похлопала ресницами.

— Мне не терпится сделать тебе приятное, господин. Почему ты так гневаешься? Я всего лишь выполняю твою волю.

— Да будешь ты слушать?! — взорвался он. — Или мне придется кричать?!

— Как прикажешь, господин, — коротко ответила она и улыбнулась.

Несколько мгновений он смотрел на нее, словно пытаясь понять, чего же все-таки она добивается, но, сообразив, в чем дело, выпрямился и снова стал натягивать одежду. Он уже устремился к двери, но остановился при звуках ее голоса:

— Куда ты направляешься, господин? Я чем-то прогневала тебя?

— Переночую рядом с Суэйном, — проворчал Вулфгар. — По крайней мере он меньше мне докучает.

И с этими словами покинул комнату, хлопнув за собой дверью. Эйслинн снова улыбнулась и натянула шкуры повыше. Обняв подушку, она глубоко вдохнула знакомый запах Вулфгара и мирно заснула.

— Ну что за хитрая бестия эта девчонка, — сердито бранился Вулфгар, направляясь через двор в конюшни. — Готова на все, лишь бы заставить меня жениться на ней и показать всему миру, что теперь она госпожа и хозяйка дома! Но я не бык и не дам вставить себе в нос кольцо, чтобы удобнее было водить! Ей придется довольствоваться тем, что есть!

Он подтащил к стойлу Гунна свежего сена и долго топал, устраивая постель. Шум растревожил лошадей, люди тоже стали ворочаться, и какой-то лучник даже прикрикнул на него. Наконец Вулфгар улегся, закутался в плащ и безуспешно попытался обрести покой, в котором так нуждался.

Весь следующий день он провел в седле, надеясь утомить тело и разум, однако, когда первые розовые лучи окрасили горизонт, по-прежнему метался и ворочался. За это время Вулфгар ни разу не зашел в дом, но иногда ухитрялся мельком увидеть Эйслинн, когда та шла к матери или по какому-то другому делу. При этом он неизменно останавливался, восхищаясь грациозным покачиванием бедер, блеском медно-золотых прядей в солнечном сиянии. Она тоже украдкой поглядывала на него, но ни разу не подошла. Люди Вулфгара недоуменно переглядывались и чесали в затылках, увидев его спящим в конюшне, но остерегались развязывать языки, даже если посреди ночи их будили проклятия или гневное рычание. Они просто ежились от страха на своих тюфяках в надежде, что он скоро уснет.

На третье утро Вулфгар отправился завтракать в дом. Сидя за столом, он то и дело бросал взгляды в сторону лестницы, дожидаясь, пока спустится Эйслинн. Она, казалось, удивилась при виде Вулфгара, но быстро взяла себя в руки и подошла к Хэму, чтобы помочь ему разносить еду. Поставив блюда перед остальными мужчинами, девушка наконец подошла к нему и молча предложила перепелок. Вулфгар выбрал птицу пожирнее и грозно уставился на девушку.

— Наполни мою чашу, — велел он. Эйслинн наклонилась к столу, коснувшись грудью его плеча, взяла чашу, налила в нее молока и поставила перед ним.

— Разве она была на этом месте? — нахмурился Вулфгар. — Передвинь туда, где стояла, рабыня.

— Как пожелаешь, господин, — пробормотала она и, снова прикоснувшись к его плечу, выполнила приказ. — Ты доволен, господин?

— Да, — бросил он и сосредоточился на еде.

Гвинет была на седьмом небе от счастья и вечером уселась на место Эйслинн, рядом с Вулфгаром. На радостях она даже немного подобрела к брату и пыталась вовлечь его в беседу, но тот отвечал нечленораздельным бормотанием и безмолвными кивками. Все его внимание было обращено на Эйслинн, трудившуюся наравне с Хэмом и Керуиком. Часто, когда она не могла справиться с тяжелыми блюдами, Керуик приходил ей на помощь. Такая галантность, по-видимому, крайне раздражала Вулфгара, провожавшего их пристальными взглядами. Когда же Эйслинн засмеялась какой-то шутке молодого сакса, Вулфгар судорожно сжал чашу.

— Видишь, как она заигрывает с ним? — прошептала Гвинет на ухо брату. — Неужели такая тварь достойна твоего сочувствия? Взгляни лучше на Хейлан.

Подняв костлявую руку, она указала на молодую вдову, кидавшую на Вулфгара жадные взоры.

— Она по крайней мере нежна и податлива! Ты еще не пробовал, какова она в постели? Что, если Хейлан — та, кто исцелит тебя от несчастной страсти?

Однако, несмотря на все усилия Гвинет, Вулфгар не сводил глаз с Эйслинн. Болсгар молча понаблюдал за ними некоторое время и наклонился ближе:

— Волк рыщет по полям и лесам, но всегда возвращается к своей единственной подруге. Кажется, ты уже нашел ее. Вулфгар со злостью повернулся к старику:

— Сколько тебе заплатили за устройство этого брака?

— Кажется, слишком мало, — рассмеялся старик, но, тут же став серьезным, предупредил: — Освободи Эйслинн или сделай своей навсегда.

— Ты сговорился с Майдой! — процедил Вулфгар сквозь зубы.

— Зачем держать в доме такую злую мстительную девушку? — осведомился Болсгар, кивнув на Эйслинн. — Я вижу, как она терзает тебя своим присутствием! Знает, что ты за ней наблюдаешь, и заигрывает с другими мужчинами. Керуик не дурак! Он возьмет девчонку в жены и станет отцом ее ребенка! Почему не отдать ее? Сакс будет счастлив. Но ты, милорд, глупец… — Старик ехидно хмыкнул. — …Как насчет тебя? Сможешь ли ты жить с мыслью о том, что другой будет делить с ней постель?

Вулфгар ударил кулаком по столу.

— Замолчи! — взревел он.

— Если ты не возьмешь ее, Вулфгар, — невозмутимо продолжал Болсгар, — ты не вправе мешать Керуику жениться и дать свое имя младенцу.

— Но какое значение это имеет для малыша? Моя мать была замужем за тобой, а меня все равно заклеймили именем бастарда! — с горечью бросил Вулфгар.

Болсгар смертельно побледнел.

— Я отказался от тебя, — медленно начал он, с трудом подбирая слова, — и ты можешь с полным правом назвать меня болваном, потому что с тех пор не проходило дня, чтобы я не пожалел о своем поступке и не мучился желанием вернуть тебя обратно. Ты был мне куда роднее, чем Фолсуорт. Сердце мое до сих пор разрывается при мысли о мучениях, которым я тебя подверг, но теперь уже ничего нельзя поделать. Неужели же ты уподобишься мне?