Училка - Наталия Терентьева

— Нюся… А с Никитосом стоит говорить?

— Стоит. Попытайся.

— Можно, я расскажу, как мне было плохо, когда умер мой папа?

— Ну попробуй, — удивилась я.

Я отдала Никитосу трубку, как можно серьезнее погрозив еще раз кулаком. Он кивнул.

— Это я, пап. Ты не Барбандос Кекумбрекович. Я просто тебя не узнал без бороды.

Игоряша начал что-то говорить, Никитос серьезно слушал и кивал. Видимо, Игоряша решил, что тот отвлекся, потому что Никитос вдруг сказал:

— Пап, я слушаю, слушаю. Я здесь.

И Игоряша продолжил. Я сидела, пила чай и смотрела на своих детей. Их детство зависит от меня. И зависело. И всё, что у них есть, и чего нет, — от меня. Я не смогла жить с Игоряшей, и они знают папу в качестве приходящего гостя. Ослабила поводья — и теперь неизвестно вообще что будет. Но что бы ни было, я постараюсь сделать так, чтобы мои дети пострадали как можно меньше. И уж точно не ощущали себя навозными жуками.

Никитос наконец вернул мне трубку.

— Нюся…

— Да, Игоряша.

— Мы хорошо поговорили с Никитосом.

— Молодцы.

— Нюся…

— Да, Игоряша?

— А ты… Ты меня еще пустишь?

— Конечно, что за вопрос.

— Нет… Ты меня к себе еще пустишь? Или… или… это — всё?

Да, я понимала, что должна была сказать «Всё». Это было бы правдой. И всё бы упростило. И для меня, и Игоряше, возможно, стало бы легче. Наверняка я этого не знала. Вдруг я бы лишила его последней надежды? И главное — чем бы это обернулось для близнецов? Игоряша, жалея себя, мог бы решить не ходить к нам совсем. И его бы в этом очень поддержали наши конкуренты…

— Точку ставит только смерть, Игоряша. А мы живы.

— А чувства, Нюся? А чувства — живы?

О господи, ну что мне сказать этому большому бородатому ребенку, который очень некстати отважился побриться в сорок семь лет? И показать всем свой круглый мягкий подбородок, обвислый, как и его медленно, но верно растущий животик?

— Чувства, Игоряша, меняются, изменяются и удивляют нас самих. Давай сегодня попрощаемся на этой радостной ноте?

— Давай, — нехотя согласился Игоряша. Ему явно хотелось еще поговорить.

— Спать! — обернулась я к близняшкам, очень внимательно слушавшим мой разговор с их отцом. — И видеть радостные сны! Ага?

— Ага, — вздохнула Настька.

— Мам, я к тебе лягу, хорошо? А то у меня в кровати кто-то живет. Я вчера засыпал, засыпал, а он меня толкал, толкал…

— Хорошо.

— И я тоже, мам? — подняла Настька глаза.

— У тебя тоже кто-то живет?

— Нет, мне просто одиноко.

Я засмеялась и поцеловала теплые, светлые, любимые до щемящей боли одинаковые головы близнецов.

— Вам повезло, что у меня в кровати никто не живет и что мне с вами не одиноко, а очень и очень хорошо!

Я правду сказала близнецам? Правду. Полную правду. Без одной крохотной запятой. Но она не в счет. Моя жизнь — сегодня и сейчас. И ведь все зависит от того, как посмотреть. Посмотришь так — вроде одиночество.

И зайдешь чуть сбоку — да нет! Вовсе нет! Это свобода! И возможность отдавать детям всю себя. Это не счастье? Может быть, спросить у тех, у кого нет детей? Или дети выросли, ушли, и образовалась пустота? Или просто спросить у самой себя, тридцатилетней, когда была молодость, абсолютное здоровье, много-много сил, а не было серьезного смысла в существовании? А сейчас смысл — есть. Вот он передо мной сейчас, натягивает задом наперед пижаму, отчаянно зевает, пихается, смеется, хвастается выпавшими зубами…

У меня есть столько, сколько есть. Всё мое. И мне его хватает, чтобы чувствовать себя счастливой. Без запятых.

На поляне перед Андрюшкиным домом… ох, вот было весело! Четверо Андрюшкиных детей да моих двое, да сам Андрюшка, который раз в год позволяет себе забыть свой высокий долг, блестящие погоны и тяжелое кресло, в которое он волею судеб уселся. В нем остался нормальный человек, и его больше, чем той его оболочки с погонами, портфелями, лакеями, бесконтрольной практически властью. Благодаря специфике его направления, Андрюшку не показывают каждый день в телевизоре. Но в магазин он все равно ходить не может, риск. А иногда очень любит — приезжая в другую страну, купить воды, орешков, положить их в целлофановый пакет, прогуляться так по набережной, набрать мороженого детям и себе. Дома для прогулок приходится довольствоваться собственной поляной.

Сейчас на поляне играли в «дачный футбол», он же волейбол и пионербол. Я с удовольствием смотрела на своего подтянутого брата. Молодец, не нажрал живота, не обрюзг, глаза светятся. Уйдет в отставку — пусть садится и пишет книжку о том, как сохранять молодость и вкус жизни, работая по четырнадцать часов в сутки с одним выходным в месяц.

— Анюта! — махнул мне Андрюшка, почувствовав мой взгляд и обернувшись. — Давай к нам!

Я с удовольствием присоединилась к веселой компании. Евгении Сергеевне помогали накрывать на стол две девушки. С таким большим хозяйством без помощников — никуда. Жена брата вышла на крыльцо, вытирая руки, — готовит она сама. Тоже махнула мне.

Я кинула Никитосу, ухохатывающемуся с двоюродными братьями, мяч и побежала к Евгении Сергеевне.

— Ну, ма-ам, ты что, бросаешь команду? — закричал Никитос.

— Я быстро! — ответила я, с радостью смотря на большую родную компанию. Приемный сын Андрюшки удивительно похож на всех них. То ли так и было, то ли стал похож. Но тому, кто не знает, и в голову не придет, что третий мальчик взят из семьи Андрюшкиного погибшего друга.

— Анюта, посидим чуть-чуть перед обедом, хоть расскажи мне, как ты в школе!

Милая Андрюшкина жена ничуть не изменилась с возрастом. Я всегда удивлялась, что в один прекрасный день он решил, будто разлюбил ее. Евгения Сергеевна — женщина, которых не бросают. Да он в результате и не бросил ее. Наверное, все правильно. Он-то попытался, но от таких не уходят. Мягкая, добрая, а в чем-то очень жесткая, правильная и одновременно способная на компромисс, интеллигентная и, конечно, преданно любящая Андрюшку и детей, Евгения Сергеевна при том красива, стройна, очаровательна. Я никогда не видела Андрюшкину любовь. Знаю по описанию, что она вся как огонь и искра. Наверно, этого чуть-чуть не хватает в Евгении Сергеевне. Но зато с ней тепло и хорошо всегда, в любую погоду, при любых обстоятельствах жизни.

— Ну что, решила уходить из школы? Тяжело?

— Нет! — засмеялась я. — Ложная информация. Тяжеловато, особенно в начале было, но я решила остаться. Очень интересно. Дети все очень интересные. Система образования дурацкая, надо как-то ее… пробивать. Учителя — тоже очень яркие личности.