Медленные пули - Аластер Рейнольдс

– Саму Матрешку обнаружили не сразу.

Неша кивает:

– Попробуйте обнаружить нечто темное, движущееся в неизвестном направлении.

– Даже нам на «Терешковой» не верилось, что она где-то рядом.

– Поначалу мы вообще не знали, что думать. Слоистая структура путала все карты. Мы впервые анализировали вот это – конструкцию явно искусственную, но не из цельных деталей. Она словно застыла в момент взрыва, но продолжала работать, выполнять поставленную задачу. На расстоянии мы могли изучать только внешний слой. Лишь выяснив, что под ним есть другие, мы стали называть его Слоем-один. Название Матрешка появилось после того, как конструкцию облетели первые зонды, и нам приоткрылся Слой-два. Какое-то время американцы называли ее Пасхальным Яйцом, а потом все приняли русский вариант.

Говоря «мы», Неша подразумевает астрономов в целом, не только себя. Нешина работа по исследованию Матрешки, которая сначала прославила ее, а потом уничтожила, началась позднее.

Первое появление Матрешки, оно же ЧП, застигло человечество врасплох. Матрешка вышла из кротовины по эллиптической околосолнечной траектории, как у периодической кометы. От кометы ее отличало сильное наклонение к эклиптике. Получалось, что добраться до Матрешки сложно, шанс появлялся раз в двенадцать лет, когда она возвращалась к Солнцу. Даже если бы все страны мира объединили свои силы, не представлялось возможным отправить специальные зонды, которые подобрались бы к Матрешке и догнали бы ее. Казалось, оптимальный вариант – посылать ракеты и стараться получить максимум сведений о Матрешке за тот короткий период, пока они проносятся мимо. Зонды, предназначенные для Марса и Венеры, были спешно перепрофилированы для облета Матрешки. Больше всего эта безумная, не характерная для мирного времени суета напоминала отчаянные усилия державы, ведущей войну.

Разумеется, были несогласные. Кое-кто считал разумным подождать: пусть Матрешка раскроет свои карты. Несогласных слушали редко. Это штуковина прилетела к нам, да? На теплый прием пусть не рассчитывает.

И во время первого, и во время второго появления конструкция совершенно не замечала внимания к себе. Во время третьего получилось по-другому. Впрочем, и провокации наши с тех пор изменились.

Когда зонды пролетели мимо Матрешки, анализировать стало нечего. И так на долгие годы. Матрешка оказалась недосягаемой для наших приборов и роботов. Правда, нам было чем заняться до следующего ее появления. Уже планировались полеты к объекту и проникновение во внешний слой. К следующим полетам готовили роботов, хотя кто знает, какие возможности появятся за двадцать четыре года, разделяющие первый и третий полеты?

– Ученые, которым пришлось переориентироваться на Матрешку, желали первыми получать все данные, – говорит Неша. – Эксклюзивный доступ в течение полугода – вот чего они добивались.

– И ведь их не упрекнешь.

– До протестов и упреков все равно дошло. Казалось, событие такой важности требует немедленного предоставления всей информации астрономическому сообществу. Да что там, всему миру. Любому желающему. Понятное дело, без молниеносного Интернета, десяти миллионов терабайтов памяти, опыта расчетов в гиперкубе, собственного «Крэя»[12] не получилось бы даже пройтись по верхам. Предпринимались коллективные попытки, миллионы людей загружали фрагменты информации и обрабатывали ее за счет свободных циклов своих процессоров. Но что такое их потуги в сравнении с возможностями научной кафедры, с суперкомпьютером в загашнике! Кроме всего прочего, мы владели инструментарием, необходимым для анализа, и умели его применять. Однако даже нам проглотить такое зараз было сложновато.

– Так вы проглотили?

– Нет. Казалось, разумнее сосредоточиться на том, что мы хорошо умеем. Данные указывали, что составляющие внешнего слоя – Слоя-один – соединены чем-то вроде силового поля. Матрешка дышала, составляющие двигались, точно связанные замысловатой сетью эластичных волокон. – Неша переплетает пальцы вокруг невидимого шара и заставляет его сжиматься и разжиматься. – Дело в том, что звезды тоже дышат. Пульсация Матрешки отличалась от пульсации звезды типа Солнца, но ее можно было изучать теми же методами, способами, уловками. Ну и цель у такого изучения имелась: стоит картировать пульсацию звезды – и можно исследовать ее внутреннее строение, точно так же как по землетрясениям можно судить о структуре Земли. Имелись все основания полагать, что пульсация Матрешки позволит узнать о ее внутренностях.

– Похоже, вы понятия не имели, что именно найдете.

– Конечно нет! – презрительно усмехается Неша. – О таких вещах я даже не думала. Я думала о частотах, о гармонике, об анализе Фурье, о каустических поверхностях. Я не думала о гребаной музыке.

– Расскажите, что вы чувствовали.

– Когда я впервые провела анализ и поняла, что пульсация разлагается на ноты западной хроматической шкалы? Я почувствовала себя жертвой розыгрыша, словно кто-то из коллег подтасовал факты.

– А когда вы поняли, что это не розыгрыш?

– Я все равно не верила, особенно поначалу. Подумала, что намудрила с анализом, увидела гармоники там, где их не было. Я разложила инструментарий на составляющие, заново собрала воедино и получила тот же результат – ноты, аккорды, контрапункт. Музыку. Тогда я и начала понимать, что это реальность. То, с чем мы столкнулись, то, что разыскало нас, оказалось не таким, как мы предполагали. Не тупой машиной, не инопланетным аналогом зондов, которые мы засылали. Матрешка оказалась конструкцией другого порядка. Достаточно умной и сложной, чтобы петь самой себе. Или, как вариант, нам. – Неша делает паузу и пристально смотрит на меня. – Она играла нашу музыку. Русскую.

– Я в курсе, – отвечаю я. – Эта музыка звучит у меня в голове со дня возвращения.

Так далеко еще никто не заходил.

«Прогресс» углубился в Матрешку на пятьдесят километров – прошел два десятикилометровых слоя орбитальных препятствий. Далее начиналась самая сложная часть нашего полета. О существовании Слоя-3 мы знали со второго появления Матрешки, а вот о том, что под ним, достоверных данных не было.

Препятствие состояло из двух сфер, побольше и поменьше, одна внутри другой. Ничего темнее их мы не встречали, но, к счастью, в сферах имелись отверстия. Десятки круглых, от километра до трех в диаметре, отверстий располагались, казалось бы, совершенно произвольно, но схема их распределения была одинаковой для обеих сфер. Вот только сферы двигались на разной скорости, по разным, медленно прецессирующим орбитам, поэтому совпадали отверстия лишь изредка. В эти окна проглядывало сердце Матрешки: она мигала нам сине-зеленым, намекая, что за Слоем-3 – сияющие глубины.

Скоро мы их увидим.

– Как у него дела? – спросила Галина, сидевшая у панели управления. Я только что навестил Якова в орбитальном модуле. Надел ему на запястье специальную манжету, чтобы на Байконуре могли сделать анализ крови.