Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Едва стало светать, матушка нагрела воды и принялась мыть мне лицо и руки. Коготки своего щеночка она промыла особенно тщательно. А ещё аккуратно подстригла. И наконец, поставила мне посередине лба красный отпечаток своего большого пальца — фирменный знак. Когда матушка отворила дверь, на дворе уже ждал даос Мэнь. Он принёс белый халат и белую шапочку из переливчатого бархата, очень приятного на ощупь. Ещё вручил белую смётку из конского волоса и, нарядив меня, велел пройтись по заснеженному двору.

— Вот это я понимаю! — одобрил он. — Настоящий снежный принц!

Я был несказанно доволен, счастливы были и матушка со старшей сестрой. Ша Цзаохуа смотрела на меня снизу вверх с обожанием, а восьмая сестрёнка улыбалась прекраснейшей из улыбок, заставлявшей вспомнить аромат цветущего цикория. На лице Сыма Ляна мелькнула холодная усмешка.

В паланкине, на котором слева был изображён дракон, а справа — феникс, меня несли двое здоровяков. Впереди шагал профессиональный носильщик Ван Тайпин, а сзади его старший брат Ван Гунпин, тоже профессионал. Оба они заикались. Несколько лет назад оба брата пытались уклониться от службы в армии. Ван Тайпин отхватил себе указательный палец, а Ван Гунпин намазал мошонку кротоновым маслом,[126]чтобы симулировать грыжу. Уличив их в попытке надувательства, деревенский голова Ду Баочуань наставил на них карабин и предложил на выбор два пути: один — получить пулю здесь и сейчас, а другой — отправиться на фронт бойцами вспомогательных подразделений, таскать на носилках и на закорках раненых, доставлять боеприпасы. Оба начали заикаться, да так, что не могли вымолвить хотя бы слово целиком. Второй путь выбрал за них отец — каменщик и кровельщик Ван Дахай. Во время ремонта церкви он свалился с лесов и с тех пор хромал.

К своим обязанностям они относились со всей ответственностью, ходили скоро, и все отзывались о них с одобрением, так что у обоих сложилась хорошая репутация. Командир полка носильщиков Лу Цяньли даже написал собственноручно рапорт, в котором подтверждал их заслуги. Вместе с ними служил Ду Цзиньчуань, младший брат Ду Баочуаня. Когда он неожиданно расхворался и умер, братья прошли полторы тысячи ли, чтобы доставить его тело домой. Каких только мытарств не натерпелись по дороге! Из-за заикания они ничего толком объяснить не сумели и получили по паре оплеух от Ду Баочуаня, который решил, что они его брата и угробили. Тогда братья предъявили рапорт командира полка с признанием их заслуг. Но Ду Баочуань выхватил его у них и разорвал в клочья. «Дезертир, он дезертиром и помрёт», — заключил он, махнув рукой. Переживали братья про себя, своё горе даже высказать не могли.

Натруженные плечи у них были крепки как сталь, ноги привычны к ходьбе, и паланкин плыл, как лёгкая лодочка по течению. Вокруг расстилались заснеженные просторы, по которым перекатывались волны света, а в лае собак слышался отзвук колокольной бронзы.

Через Мошуйхэ был перекинут ещё и каменный мостик. Опоры у него были сосновые, так что получился каменный мост на деревянных подставках. На мостике стояла Гао Чаньин, председатель женкомитета деревни Шалянцзыцунь. Короткая стрижка эрдамао, волосы заколоты пластмассовой бабочкой, за выпяченными губами видны розоватые дёсны. Кожа на широком румяном лице как апельсинная кожура — с большими порами, на подбородке — волосы. Она впилась в меня горящим взглядом. Я знал, что она вдова: её мужа превратили в кровавое месиво гусеницы танка. Мостик, когда мы следовали через него, покачивался, каменные плиты под ногами скрежетали. Когда мы миновали его, я обернулся и увидел, что по нашим следам, утопая в глубоком снегу, идут люди. Среди них я заметил матушку со старшей сестрой, всех детей нашей семьи и конечно мою козу. Не забыла ли матушка одеть ей «бюстгальтер» на вымя? Если забыла, козе несладко придётся. Снегу по колено, вымя у неё, должно быть, прямо по нему и волочится. От нашего дома до высотки около десяти ли — как она это вынесет?

На плечах братьев-носильщиков я добрался до высотки, и все, кто уже там собрался — мужчины, женщины, дети, — приветствовали меня с воодушевлением в глазах, но с накрепко сомкнутыми ртами. Все упрямо молчали. Взрослые изображали торжественность, а по лицам детей было видно, что их так и подмывает напроказить.

Шагая вслед за Мэнь Шэнъу, носильщики донесли меня до прямоугольного помоста, сложенного из саманных кирпичей. На нём, позади курильницы с тремя благовонными палочками, стояли две длинные скамьи. На эти скамьи они и поставили паланкин, чтобы я мог сидеть, свесив ноги. Морозец беззвучно покусывал за ноги, как чёрная кошка, и пощипывал за уши, как кошка белая. Тлеющие палочки издавали еле слышные звуки — так, наверное, кричат земляные черви — и, кривясь пеплом, осыпались на курильницу, словно рушащийся при пожаре дом. Дымок благовоний мохнатой гусеницей забирался мне в левую ноздрю и вылезал из правой. В специальной медной печке перед помостом старик-даос сжёг целую охапку ритуальных бумажных денег.[127]Язычки пламени походили на крылья бабочек, покрытые золотой пыльцой. Клочки пепла от сгоревшей бумаги — чёрные бабочки, — покачиваясь, взлетали вверх, а устав лететь, падали на белый снег и быстро умирали. Даос Мэнь опустился на колени перед святилищем снежного принца и взглядом велел братьям Ван снова поднять меня. Он вручил мне палку, обёрнутую в золотую бумагу, с прилаженной к ней чашей из фольги — жезл, символ власти снежного принца. Неужели, взмахнув им, я смогу вызвать снегопад? Выбрав меня в снежные принцы, Мэнь поведал, что зачинателем снежного торжка был его наставник Чэнь. Повеление основать снежный торжок Чэнь получил от самого Наивозвышеннейшего и Совершенномудрого. Успешно завершив свои благочестивые деяния в этом мире, Чэнь, как говорится, распростёр крылья. Став небожителем, он обитал на облачной вершине, питался семенами сосны, пил воду из горных источников и перелетал с сосен на кипарисы, а оттуда — в свою пещеру. Обязанности снежного принца Мэнь разъяснил мне во всех подробностях. Первую — восседать на помосте и принимать жертвоприношения — я уже выполнил, а ко второй — обойти и осмотреть снежный торжок — приступаю сейчас.

Для снежного принца это самый торжественный момент. Вперёд вышли несколько мужчин в чёрно-красной униформе. В руках у них ничего нет, но они держат их так, будто играют на трубах, на сона, на рожках и гонге, и надувают щёки, якобы трубя что есть сил. «Ударник» через каждые три шага поднимает левую руку на уровень плеча и изображает, что ударяет в гонг, который якобы держит в правой. Казалось, что звуки гонга и на самом деле разносятся далеко вокруг. Пружинисто покачиваясь, братья Ван продвигались вперёд, а посетители снежного торжка приостанавливали бессловесный торг и с почтением провожали глазами шествие снежного принца. Белый снег оттенял цвет знакомых и незнакомых лиц: красный виделся красно-коричневым, чёрный поблёскивал, как угольные брикеты, жёлтый словно обретал восковой налёт, а зелёный — яркость лука-порея. Я махнул жезлом в сторону толпы, и люди тотчас ожили, пришли в движение опущенные по швам руки, раскрылись в воображаемом крике рты, но ни один не осмелился, да и не хотел, крикнуть в голос. Ещё одна из моих священных обязанностей, как объяснил старик-даос Мэнь, состояла в том, чтобы заткнуть чашей на конце жезла рот тому, кто осмелится издать хоть звук, и, отдёрнув жезл, вырвать этому человеку язык.