Когда поёт Флейта Любви - Анна Кривенко

class="p1">Хота повернул ее на бок, чтобы костер мог осветить ее лицо, и снял с головы уродливый чепчик. Темно-каштановые волосы в беспорядке рассыпались по одеялу, а бледное молодое лицо исказилось гримасой в странном бреду.

Хота побледнел. Это была Анита! Та самая Анита, которую так самозабвенно полюбил Четан и из-за которой так сильно пострадал.

Хота вдруг вспыхнул гневом и с отвращением отошел от Аниты в сторону. Изнутри его сердца мощным потоком выплеснулась обида, все эти годы жившая в самой его глубине. Он презирал эту женщину, потому что считал виновницей испорченной жизни Четана. Если бы не ее дурные чары, то Четан и сейчас бы счастливо жил в деревне, и Хота тоже был бы рядом с ним! Юноша хмуро взглянул на нее и едва не пожалел, что спас ее от похитителей. Но совесть снова заговорила в нем, и он заставил себя успокоиться. Ради Четана и памяти о нем он должен исполнить свой долг до конца и отвезти ее в город. Потом он забудет о ней навсегда!

Схватившись за эту мысль, он немного приободрился.

Анита так и не пришла в себя даже на следующее утро. Хота к обеду привез ее к зданию церкви в городе и, подняв на руки, занес во двор. Пастор Моуди встретил его тревожно, но быстро сообразил, что происходит, и настоял, чтобы девушку Хота отнес на… свою кровать! Юноша едва сдержал протест, но все же покорился. «Поступай, как Четан», — твердил он сам себе, считая, что таким образом чтит память своего погибшего друга.

Доктора вызвали сразу же, и тот сообщил, что у женщины сильное отравление одним известным лекарственным средством. Выписав рецепт для лечения, он порекомендовал ей постельный режим. Пастор Моуди распорядился приготовить гостевой дом, но тот был завален стройматериалами для ремонта, поэтому Хоту милостиво попросили заночевать… на лавке в церкви!

Хота был недоволен, но протестовать постыдился. Однако ночевать предпочел… прямо на улице. Расстелив на землю одеяло, он развел прямо во дворе небольшой костер и, растянувшись во весь рост, лег на землю. Небо было щедро усеяно светилами и, если не вертеть головой из стороны в сторону, можно было подумать, что он дома, в прерии… Он скучал по временам своей жизни среди апачей. И хотя жизнь племени очень часто была крайне сурова и опасна, там он чувствовал себя частью большого народа, частью особенной сплоченной семьи. А здесь, среди белых людей, Хота был одинок. Никто не мог понять его любви к прерии и свободе, поэтому свое сердце он держал абсолютно закрытым.

Он снова вспомнил Четана, и гнев на эту нечестную женщину Аниту разгорелся в нем с новой силой. Как Четан мог полюбить ее? За что? За то, что она такая обманщица?

Хота презрительно фыркнул и перевернулся на бок. Он даже не понимал, что трагическая любовь Четана очень повлияла и на его жизнь. Увидев в жизни друга большие страдания из-за любви, Хота начал побаиваться сердечных привязанностей, ведь он никак не хотел повторить судьбу своего дорого брата. А София начинала бередить в нем странные состояния, поэтому он хотел только одного: сбежать от нее как можно дальше…

Он уже собрался уснуть, как вдруг услышал слабый стон.

— Хота! — позвал чей-то несчастный голосок. — Хо-та! Где ты, Хота?..

Парень вскочил. Сейчас он четко определил источник этих звуков — балкон второго этажа! Это София? Ну а кто же еще? Значит… значит… она тоже обманщица! Притворилась, что не узнала его, а сама теперь зовет его по ночам! Хота гневно сверкнул глазами. Он не позволит так просто дурачить себя!

Юноша нашел вход в здание и быстро поднялся на второй этаж. Повсюду еще немного пахло краской, а он искал комнату, выходящую на балкон. Нашел ее он без труда и бесшумно вошел.

Прямо на балконе в одеяле лежала завернутая фигура. Хота удивился. Он думал, что София подшучивает над ним, но, похоже, что она действительно спала. На лбу ее выступили капельки пота, а лицо исказилось в гримасе страдания.

— Хота… — снова жалобно прошептала она, и одинокая слеза скатилась из уголка ее глаза. — Хота, спаси меня!..

Хота был сражен на месте и просто бессильно сполз на пол. Она не обманщица и не притворщица. Она несчастная маленькая девочка, которая до сих пор в своих снах зовет его на помощь…

Раскаяние и чувство вины так сильно навалились на него, что он почувствовал боль в груди. «Я действительно чудовище! — сокрушенно подумал он. — Бессердечное грубое чудовище…»

София дернулась во сне, но потом замерла и перестала метаться…

* * *

София проснулась, но не открыла глаза. Только что ей опять снился кошмар. Почти каждую ночь во сне ее преследовали жуткие люди: то ненавистный «жених», то дядя Джордж с перекошенным от гнева лицом, то просто непонятные личности, желающие причинить ей вред. А она была совершенно одна, и некому было защитить ее. Поэтому она отчаянно звала Хоту. Она звала его и умоляла его, но он все никак не приходил…

Сейчас она проснулась, но не хотела открывать глаз. Она бы хотела снова забыться во сне, но только чтобы сон был приятным и исцеляющим, ведь ее сердце нуждалось в том, чтобы залечить свои старые раны.

Днем ранее она увидела, как Леонард вошел во двор, неся на руках молодую женщину, длинные каштановые волосы которой разметались по его плечу. София заметила их со второго этажа, и неожиданно ее пронзило жало жуткой ревности. Она сама не ожидала, что может так отреагировать, ведь Леонард — это не Хота! Но он так сильно был на него похож, что ее сердце сыграло с ней злую шутку. Укол ревности сделал Софию крайне несчастной и заставил грустить весь остаток дня. Вечером же, когда на небе уже засияли звезды, Лео неожиданно вышел во двор и… развел костер, улегшись отдыхать на одеяло около него. София зачарованно смотрела на эту картину, и сердце ее трепетало. Леонард все больше походил на Хоту! Если бы не его одежда и короткие волосы, то это был бы вылитый он! Оранжевые блики костра плясали на его задумчивом лице, пока он пристально разглядывал звезды. София, чувствуя, что ее сердце начинает стучать все быстрее, с ужасом поняла, что начинает… влюбляться в Леонарда Хоффмана!

Нет, нет! Хватит! София, ты сошла с ума! Перестать думать и о Хоте, и о Леонарде! Перестань быть такой глупой! Леонард ни за что на свете не должен увидеть твоих чувств, иначе ты снова