Самая страшная книга. Чертовы пальцы - Дмитрий Тихонов

– И то верно. – Наум повернулся к Елезару: – Глупость ты сморозил, казак. По-хорошему, дядьке Горю с тебя спросить бы надо за неуважение, но некогда нам сейчас этим заниматься.

– Некогда, – подтвердил старик. – Самое важное впереди.

Он склонился над столом, осторожно взял знамя за углы, поднял их и связал, получив узелок вроде походного, со всем потребным для колдовства внутри. Земля просыпалась сквозь дыры в полотнище, и ему пришлось придержать узелок снизу ладонью. Затем Горь обратился к ведьме, сказал:

– Пора. – И шагнул за занавеску. Остальные торопливо последовали за ним, стараясь не оглядываться. Они прошли через тесную кухоньку, где на сундуке в оцепенении замерла толстая Авдотья, и, миновав обширную клеть, выбрались на задний двор. Здесь, в окружении яблонь и пустых бочек, размахивал деревянной саблей сын хозяина.

– Брысь! – рявкнул на него Фома. – Чтоб духу твоего тут не было!

Мальчишка послушался. Ему хватило ума броситься в обход дома и не столкнуться с ведьмой, как раз выходившей из клети. Казаки избегали смотреть на нее, но Науму нелегко было справиться с искушением. Девушка двигалась плавно и бесшумно, плыла сквозь сумрак ослепительно-белым силуэтом. Волосы совсем не мешали ей, стелились позади, словно шлейф высокородной дамы. Упругие, налитые груди с маленькими розовыми сосками чуть покачивались при каждом шаге, и Наум зажмурился, боясь, что вот-вот потеряет контроль над собой.

Горь приблизился к небольшой, но достаточно глубокой свежей яме возле ближайшей яблони – похоже, здесь был вырыт бочонок с вином – и, бережно опустив в нее узелок, принялся засыпать яму землей. Закопав, отошел к товарищам, стал шепотом объяснять, отряхивая руки:

– Это как бы могила атамана получается. Императорские палачи скормили его плоть псам да стервятникам, но суть его, сам он – здесь. Потому и можно…

Елезар, не дослушав, круто повернулся и направился было к дому, но Наум схватил парня за руку, остановил:

– Погоди! Ты чего?

– Видеть не желаю эту колдовскую белиберду! – громким шепотом ответил Полынник. Лицо его потемнело от гнева. – Я лучше внутри подожду.

– Ты это брось, – угрожающе прищурился Горь. – Мы все вместе здесь, ради общего дела.

– Пусть так! Дело важное, не спорю. Но смотреть на всяческую мерзость я обязательства не брал!

Вырвав руку из хватки Наума, Елезар скрылся в избе. Горь выругался, сжал кулаки.

– Не серчай, – сказал Наум. – Сам понимаешь, ему тяжело.

– А мне не тяжело? Нежный какой. Нет у меня к нему доверия. Щегол! Щенок!

– Тише. Мы не для того сюда съехались, чтобы друг на друга зубами скрипеть. Потерпи, научится и он уму-разуму.

Горь махнул рукой, опустился на одну из бочек. Сгорбленный и разозленный, старик походил на оголодавшего степного стервятника. Долгая жизнь, состоящая из одних только невзгод и лишений, научила его, вцепившись в добычу, не упускать ее. Наум подумал, что Горь просто отвык видеть в окружающих людях кого-то, кроме врагов.

Тем временем ведьма опустилась на колени у крохотной могилы и, положив ладони на влажные комья земли, принялась бормотать что-то неразборчивое, ритмичное, похожее сразу и на колыбельную, и на молитву. Наум прислушался, но не смог различить ни единого знакомого слова. Наверное, это был язык Клятых гор.

Казаки замерли, пораженные обыденным величием происходящего. Они пытались творить историю посреди истерзанной холодными ветрами пустоши, лишенной Божьей благодати и людских законов. Они пытались возродить дело, погубленное сильными мира сего, вернуть надежду, которую когда-то, чорт знает сколько лет назад, дал им чернобородый человек, чьего имени сейчас никто уже не смог бы вспомнить. Горстка искалеченных стариков да горная ведьма, существо из страшных сказок, в крохотном безымянном умете на берегу Старшего Ягака, пограничной реки между землями людей и нечисти. Неужели этого достаточно? Наум, подняв глаза к беззвездному небу, решил про себя, что, даже если колдовство закончится впустую, даже если утром им придется разъехаться ни с чем и вернуться к остаткам своих жалких жизней, он не станет жалеть. Главное в свободе – борьба за нее.

Ночь накрыла умет промозглой мглой. Пальцы ведьмы были окутаны бледным зеленоватым сиянием. Мерно раскачиваясь, она продолжала читать заклинания, иногда срываясь на пронзительный, почти птичий крик, иногда возвращаясь к едва различимому шепоту. Пахло серой и застарелой болезнью. А потом, внезапно, девушка замолчала. Рывком поднявшись на ноги, она отскочила от могилы и застыла на месте. Казаки, перепуганные и встревоженные, сгрудились вокруг.

Земля двигалась. Даже в темноте было видно, как шевелится грунт в яме. Словно под ним извивался клубок змей. Или человек пытался вырваться из пут.

– Братцы, нужно ему помочь! – воскликнул Фома, но Горь приложил палец к губам. В полной тишине, затаив дыхание, они наблюдали, как в могилке бьется нечто не мертвое и не живое, то ли в агонии, то ли в родовых муках. Через несколько мгновений из ямы поднялся жалобный, полный горькой муки стон, и земля замерла.

– Это что? – спросил Фома, обращаясь то ли к Горю, то ли к колдунье, то ли к пустоте вокруг. – Получилось или нет?

Ведьма повернулась к казакам. Лицо ее – для Наума прекрасное и молодое, с родинкой над правой бровью – ничего не выражало.

– Ложь, – сказала она. И, замолчав, вновь уставилась на яму.

– Как это понимать? – дернул Горя за рукав Беляй.

– Так и понимай, – прохрипел Горь, которого душила ненависть. – Так и понимай! Одна из атамановых вещиц, знать, подложная! И я догадываюсь, чья! Чортов сосунок…

Круто повернувшись на каблуках, он бросился к дому. Фома поспешил за ним, сдавленно бурча, что стоило бы одуматься и держать себя в руках. Прежде чем последовать за товарищами, Беляй и Наум задержались на минуту, глядя на ведьму.

– Кого ты видишь? – спросил Наум.

– Дочку, – помолчав, признался Беляй. – Старшую.

– Она умерла?

– Почем мне-то знать?

В избе царила неразбериха. Громыхали оскорбления и ругательства, трещал под ударами кулаков стол, метались по стенам перепуганные тени. Когда, промчавшись мимо хнычущей в кухне Авдотьи, Наум и Беляй ввалились в горницу, Елезар, загнанный Горем в дальний от двери угол, уже положил пальцы на рукоять пистоля.

– Не отнекивайся, гаденыш! – рычал старик, тряся кулаком у самого носа молодого казака. – Отвечай, кто тебя подослал! Отвечай, стервец!

– Я за него ручаюсь! – взревел Беляй. – Слышишь?!

Он встал рядом с Елезаром, оттолкнул Горев кулак:

– Не размахивай руками. Я его привел, мне и ответ держать.

– Нет уж, дядя Беляй, – сказал спокойным, ровным голосом Елезар. – Я сам за себя постоять сумею.

– Вот-вот! – яростно закивал Горь. – Чай, не маленький. Сколько у него там сабель, говоришь? Только вот чорт знает, что это за сабли и на чьей они стороне! Нет, братцы, это крыса… что угодно поставлю, это крыса, которой поручено было наш замысел сгубить. Кто ему разбрехал? Ты?