Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

Федерика едва смогла сдержать свое возбуждение. Когда она говорила о Торквилле, ее глаза сверкали, а лицо светилось от счастья. От приступа ревности Сэм ощутил спазм в животе.

— Да, он замечательный, — сообщила она и широко улыбнулась. — Молли и Эстер видели его.

— Чем он занимается?

— Он занимается собственностью, — ответила она. — У него своя компания.

Сэм поднял брови, пытаясь показать, что ее слова произвели на него впечатление.

— Здорово. Я хотел бы с ним встретиться, — соврал он.

— Я почему-то не видела тебя последнее время, — сказала она, огорченно качая головой. — Смешно, что мы живем в одном городе, а ты даже не заходишь, чтобы навестить сестер.

— Я знаю. — Он вздохнул, сожалея, что не появлялся в их квартире чаще. — Мы живем в параллельных мирах.

— Время идет так быстро, — задумчиво произнесла она. — Но я никогда не забуду, как ты спас меня из озера.

— Или как я поцеловал тебя в амбаре, — добавил он и пристально посмотрел на нее, одновременно гадая, зачем, черт возьми, он это озвучил.

Щеки Федерики запылали.

— Это было прекрасно, — напряженно ответила она, пытаясь скрыть смущение. — Но с тех пор прошла целая вечность.

— Это был твой первый поцелуй, — напомнил он, внимательно отслеживая ее реакцию.

— Но вовсе не последний, — смело парировала она. Он опустил глаза, задумавшись об этом ужасном Торквилле и изучая дно своего стакана. — Я очень благодарна тебе, Сэм, что ты ввел меня в мир романтических отношений, — холодно произнесла она, вспоминая ту боль, которую испытала из-за его равнодушия, и желая наказать его за это. — Я, пожалуй, вернусь в гостиную. Они там все голову сломают, думая, что мы здесь делаем. В конце концов, я была влюблена в тебя еще совсем недавно. — Она легкомысленно рассмеялась. — Но мы ведь уже выросли, правда? — произнесла она, прежде чем оставить Сэма в одиночестве осмысливать ее слова.

Но Федерика не вернулась в гостиную. Запершись в ванной, она уселась на сиденье и подождала, пока ее сердце замедлило свой ритм, а краска исчезла с разгоряченного лица. Она больше не боялась Сэма, но он причинил ей боль, и она не могла этого простить. Он поиграл ее чувствами для развлечения, а потом, когда время забав кончилось, бросил ее. Она больше не была им увлечена. Все, что она ощущала, — это приятное воспоминание о первой чистой любви. Но ей удалось заметить в его глазах проблеск раскаяния и вспышку досады. Она чувствовала, что ее связь с Торквиллом разозлила его, и это доставляло ей удовольствие. Он опоздал, поскольку она уже принадлежит другому. Он упустил свой шанс, и она надеялась, что он будет жить, сожалея об этом.

Федерика вскоре позабыла о своей краткой пикировке с Сэмом. После Рождества она возвратилась в Лондон и утонула в объятиях Торквилла. Когда он сообщил, что берет ее в Швейцарию кататься на лыжах, чтобы провести там только вдвоем длинный уик-энд, она поняла, что он собирается заняться с ней любовью, и сгоряча записалась на прием к врачу для получения консультации.

Она часто размышляла о сексе. Когда он целовал ее, Федерика хотела, чтобы его руки исследовали ее тело и открывали его для себя, как делала это она сама в детстве. Ее тело испытывало боль от остроты желания, но ей нужна была твердая убежденность, что он останется с ней. Самым большим ее страхом был страх раскрыться для него и отдаться ему только для того, чтобы потом беспомощно наблюдать, как он уходит из ее жизни, оставив ее сломленной и униженной. Она хотела вначале полностью увериться в нем. Но понемногу Торквилл сумел завоевать ее доверие. Он всегда находился в ее распоряжении, звонил тогда, когда и обещал, никогда не опаздывал, заезжая за ней, был ответственным, надежным и, что самое важное, поместил ее в самый центр своего мира. Приняв его приглашение погостить в шале его отца в Швейцарии, она сделала это с твердым намерением отдать себя ему.

Шале Торквиллов, располагавшееся на склоне горы, было окружено высокими пихтами, из него открывался захватывающий вид на раскинувшуюся внизу долину. Они стояли на заснеженном балконе, наблюдая, как на черном бархате неба таинственно мерцают звезды. Яркая луна заливала горы фосфоресцирующим светом, позволявшим видеть все окрестности почти как днем. Торквилл взял ее за руку и повел в спальню, где языки пламени весело плясали за каминной решеткой, сражаясь с холодным горным воздухом, поступавшим в открытое окно. Там он взял ее лицо в руки и нежно, но страстно поцеловал.

— Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент навсегда, — прошептал он.

— Я запомню.

— Я хочу, чтобы это для тебя значило так же много, как и для меня, — сказал он.

Слишком взволнованная, чтобы отвечать, она отдалась на волю своих чувств, наслаждаясь его ласками, теплом и влажными прикосновениями губ и языка. Она задрожала, когда его руки вытащили ее рубашку из брюк и прокрались под нее, ощущая мягкую невинность ее кожи. Торквил тоже был взволнован, понимая, что трогает лепестки еще не раскрывшегося бутона, впервые испытывающего радости физической любви. Его пальцы осторожно исследовали ее маленькие груди, прикасались к соскам и ощущали их набухание. Он снял с нее рубашку и любовался, как отблески искрящегося пламени облизывают ее тело. Затем он расстегнул ее брюки и спустил их вниз, так что она осталась стоять в одних трусиках, застенчиво улыбаясь ему.

— Ты так прекрасна, — восхищенно выдохнул он, изучая взглядом каждую линию и каждый изгиб ее тела.

На мгновение ее охватило замешательство, вызванное собственной уязвимостью и неуверенностью в том, что же следует делать. Но он, похоже, почувствовал ее робость и, взяв ее руки в свои, поцеловал их, а затем помог им расстегнуть свою одежду, пока не оказался перед ней обнаженным и великолепным в своей наготе. Он прижал ее к себе и погрузился лицом во впадинку между ее грудями. Затем его пальцы заскользили по ее бедрам, пока не достигли линии трусиков. У нее едва не подкосились ноги, но он не повел ее к постели, а продолжал поддерживать стоя, в то время как его пальцы скользнули туда, где находилась уже разгоряченная жемчужина ее желания. Она затаила дыхание, а он ласкал ее искусными пальцами, наблюдая, как румянец окрашивает ее щеки, а ресницы дрожат от удовольствия. Потом, когда она уже почти растворилась в его ритмичных прикосновениях и поплыла по восхитительным волнам моря удовольствия, которого нет на карте, он подхватил ее на руки и уложил на постель, покрывая ее тело поцелуями и чувственными прикосновениями языка. Она лежала, оцепенев от наслаждения, когда он нежно вошел в нее, завладев ею полностью и окончательно.

Торквилл лежал с сигаретой в зубах.

— Я никогда не замечала, чтобы ты курил, — заметила она, уютно прижимаясь к нему.

— Только после секса, — сообщил он, с удовольствием затягиваясь. — И только после самого лучшего.

— Это было прекрасно, Торквилл, — сказала она и зарумянилась при воспоминании о своей застенчивости.

Он обнял Федерику и поцеловал ее влажное лицо.