Магия отступника - Робин Хобб

Он был готов признать, что они обладают необходимой ему силой, понимая, что это буквально вынудит их помочь ему, просто чтобы доказать собственное могущество. Он не упомянул о том, как его порадовало, что великие столкнутся с трудностями. Но я жил в нем, видел его глазами и знал. Они оба лучше владели магией. Теперь он вознамерился показать, в чем превосходит их сам, и вынуждал их присутствовать при его победе. Он хотел, чтобы они увидели если не само сражение, то хотя бы наших солдат, возвращающихся обратно. Кинроув и Джодоли узрят трудности и опасности настоящей войны. Мальчик-солдат считал, что они не вполне отдают себе отчет в происходящем, и по причинам, которых не мог объяснить даже себе самому, желал это исправить.

Я сомневался, отдавал ли он сам себе в этом отчет. Или я. Ведь я никогда не видел сражений. Я читал о них, учился их вести, с пеленок слушал рассказы о крови и дыме. И вот я молча ехал к моей первой битве, возглавляя нападение на создавшую меня страну. Мысль об этом сводила меня с ума, стоило хоть немного на ней задержаться. Я не позволял себе думать об этом, сосредоточиваясь лишь на том, что действительно был способен спасти. Вряд ли я мог воспрепятствовать нападению или последующей резне. Но возможно, мне удастся спасти немногих близких мне людей.

Я пытался затаиться в сознании мальчика-солдата. Я не выказывал ни возмущения, ни упрека, наблюдая, как он ведет свои войска. Они были вооружены — не ружьями, поскольку железные стволы разрушали бы нашу магию, а луками, копьями и множеством смоляных факелов. Четверо самых метких стрелков получили стрелы с плетенками. Дэйси умела вызывать огонь. Именно она зажжет его, когда придет время. А мальчик-солдат ринется в гущу событий, ведя войска на Геттис и управляя трусливым нападением на спящего противника.

Так я и ехал с ним в эти страшные дни, наблюдая, как он строит козни против моего народа. Моего народа. Его предательские слова нашли в моей душе плодородную почву и вопреки моей решимости запустили в нее горькие корни. «Мой народ» отказался от меня и пытался меня убить. «Мой народ» не сумел разглядеть за изменениями, произошедшими во мне из-за чумы спеков, все того же Невара Бурвиля, каким я был всегда. «Мой народ» не уважал приютивших меня спеков, не желал понять, почему они так яростно защищают свой лес, не собирался позволить им сохранить их собственный образ жизни. Размышляя об этом, я не мог объяснить, почему столь истово остаюсь предан народу, не имеющему ко мне отношения. Но когда меня посещали эти предательские сомнения, стоило лишь вспомнить о Спинке, Эпини и женщине с детьми, которых они ради меня приютили, — и моя решимость разрушить замыслы мальчика-солдата воскресала.

Но сейчас, когда мелькающие образы теснины становились все темнее, поскольку горы над головой стремительно сближались, я понимал, что мое время иссякает. Когда они доберутся до западного входа, мальчик-солдат собирается разбить лагерь, чтобы дать и воинам, и магам отдохнуть. Назавтра отряд перенесется в лес старейшин. А оттуда, когда минет краткий день и сомкнутся тиски холодной ночи, мы атакуем спящий Геттис.

Этой ночью у меня будет последняя возможность предупредить Спинка и Эпини.

От столь долгого путешествия быстроходом внутри мальчика-солдата меня мутило, словно я весь день ехал в трясучей телеге. Джодоли и Кинроув перемещали нас своей магией, так что я не знал, когда наступит передышка, а когда мы снова двинемся в путь. Я просто увязался с ними, повторял я себе, туже съеживаясь внутри мальчика-солдата.

Я одержал маленькую победу в непрерывном сражении с ним. Я не позволил ему повидаться с Лисаной. Он скучал по ней так, словно из его груди вырвали сердце. Однажды я попытался поторговаться с ним.

— Проводи меня в сон Эпини, а на следующую ночь я отведу тебя к Лисане, — предложил я.

— Я должен доставить тебя к врагу, чтобы ты раскрыл им наши замыслы? Ну уж нет.

— Значит, ты не увидишься и не поговоришь с Лисаной, — холодно ответил я.

И несмотря на его уговоры и давление, я не отступился от принятого решения. Да, он мог прерывать мои воспоминания, но способность дотянуться до Лисаны оставалась в моей власти. А он по глупости уверился, что я без него не способен попасть в сон Эпини, раз уж предложил ему эту сделку.

Я наблюдал за мельканием сменяющихся образов. Зажглись факелы — больше ради спокойствия лошадей и воинов, чем по необходимости. Мы полагались на усиленные магией воспоминания Джодоли и Кинроува о подобных переходах. Каждый краткий образ напоминал заключенную в раму картину в своеобразной галерее. Вот стены разлома искрятся льдистым серебром на черноте камня. А вот уже мое внимание привлекают изображения лиц и деревьев, много лет назад выбитые путниками на стенах прохода.

Лошадей мы вели в поводу, и задолго до конца дневного перехода у меня стерлись ноги и разнылась спина. Другие великие предпочли ехать на носилках, гордость мальчика-солдата не позволила ему поступить так же. Прошли месяцы с тех пор, как я принуждал свое тело трудиться. Он позволил мышцам, окрепшим от рытья бесконечных могил, истаять. Он еще горько пожалеет об этом, когда завтра ему придется взгромоздиться на Утеса. И хотя мне предстояло разделить с ним эту боль, я втайне радовался, что она будет отвлекать мальчика-солдата от командования войском. Я не стал его предупреждать. Крохотное преимущество для гернийской каваллы. Они никогда о нем не узнают, но даже эта мелочь может оказаться решающей, когда настанет время.

Время, как я выяснил, мудреная штука. Хотя быстроходом мы двигались по ущелью гораздо быстрее, я все же осознавал каждый участок пути и под конец чувствовал себя таким усталым, как если бы чудесным образом прошел все это расстояние за один день. Как, собственно, и произошло.

Устал не я один. Воины набрали дров, и Дэйси прошлась по лагерю, зажигая костры. Хотя Кинроув и Джодоли вчера как следует наелись, перемещение целого войска истощило их магию. Их кормильцы торопливо готовили им трапезу из припасов, натруженных на лошадей. Большинство спеков никогда не путешествовали в такие морозы, не говоря уже о ночевке в походном лагере. Оликея не жаловалась — явное свидетельство того, как глубоко она погрузилась в скорбь. Мы встали на ночлег в закрытой части ущелья. Через вход в нее намело немного снега. Кто-то пытался смести его хвойными ветками, пока другие складывали из лапника лежанки, чтобы не спать прямо на промерзшей земле. Мальчик-солдат советовал им взять с собой шерстяные одеяла и меха, так что большинство были готовы к ночевке, но тем не менее теплой эта ночь не выдастся и для них.

Для всех великих приготовили курганы лапника, застеленные мехами и теплыми одеялами. И магов, и воинов ждала обильная трапеза. По мере того как сгущалась ночь и подступал холод, в огонь подбрасывали все больше дров, пока костры размерами не начали напоминать пожары. От этого промерзшая почва вокруг начала оттаивать и раскисла. Закутанным в меховые плащи спекам становилось жарко, они сбрасывали теплую одежду и замерзали. Они захватили с собой и выпивку, чтобы прогонять холод, куда более действенную после дневного перехода. Никто из великих им не воспрепятствовал. Молча и с предвкушением скорых перемен я наблюдал за происходящим и прислушивался к тому, как их командиры уточняют планы завтрашнего ночного нападения.