Голливудские жены - Джеки Коллинз

Была надежда, что получится что-нибудь с полицейским. Он первый мужик, который по-человечески с ней обошелся, и она бы все для него сделала. Но когда позвонила, чтобы дать ему еще один, самый последний шанс, он притворился, будто не знает, кто она такая, и трубку повесил. Вот гад!

Леон, полицейский. Таким же, как и все остальные, оказался.

Потом Дек подвернулся, и она сразу поняла, что он с придурью.

Но обращалась с ним осторожно, быстро усвоила, на какие давить кнопки, чтобы был у нее как шелковый.

Ее пробирало от восторга, как представит, что, может, доведется завести семью. Миссис Дек Эндрюс с маманей и папаней… его маманей и папаней; они привыкнут и полюбят ее, как если бона была их дочерью.

Она вздохнула. Лучше Дек, чем ничего. Не урод, подстриг бы только волосы, а то распустил до плеч и ходит как привидение.

Мать терпеть не может его прическу, Джой хорошо это усвоила.

Вместе они заставят его подстричься. Когда поженятся, она много чего сделает.

— Ну, ковбой! — Она весело подмигнула. — Крошка твоя готова.

Подобной жары он не помнил. Жара как в пустыне — обволакивающая, удушливая.

Он зашел в парикмахерскую и потребовал, чтобы его обрили наголо.

— Хочешь, чтобы я снял все? — спросил старик, хозяин парикмахерской.

Дек кивнул.

— Инфекция какая завелась? Так есть лосьоны от этого.

— Ты можешь выбрить мне голову или нет?

— Ты кто? Из религиозников всяких?

Он кивнул. Так было проще всего.

Бритый череп — когда дело было сделано — ему понравился.

Смотрится опрятно и красиво. Похоже на то, как было в самом начале. Стражу Порядка очень подходит.

Он направился по новому адресу. Одноэтажное строение, занятое всякими конторами, на тихой улице. В приемной одиноко сидела секретарша и грызла тоненькую морковку. На столе у нее, на подставке, лежал номер журнала «Ас», которым она зачиталась.

— Все ушли обедать, — сообщила она и опять уткнулась в статью о Томе Селлеке.

Дек сказал:

— Может, вы мне поможете?

Не поднимая глаз, она ответила:

— Извините, но я здесь работаю временно.

— Но где архивы, вы знаете? Мне нужен архив Ниты Кэрролл. Мне нужен ее новый адрес.

Она быстро на него взглянула, и вид его ей не понравился.

— Почему бы вам не зайти через час?

Терять время он не был намерен.

— Вы тут одна? — спросил он.

Она была одна, но говорить этому придурку не собиралась.

— Нет, не одна. Может, вам лучше уйти?

Действовал он стремительно: сбил журнал на пол, скрутил ей руки за спиной.

— Покажи мне архивы, и я тебя не трону. — Голос был шепотом, несущим смерть.

Она задрожала. Сумасшедший — как же она сразу не поняла по одному его виду?

— Бритоголовый ты подонок, — шипела она, все еще дрожа, но с твердым намерением не дать себя сломить. — Меня уже один раз изнасиловали, и больше этому не бывать.

Голос ее сорвался на крик.

— Только тронь меня, и я прибью тебя… чертов подонок.

Он был удивлен, что она ему так отвечает, но и доволен по-своему.

Он не собирался ничего ей делать, но то, что она пыталась сказать, так ясно и определенно. Она его просто просит об этом.

Проклятье.

Подонок.

Изнасиловать.

В мгновение ока в руках у него появился нож. Горло ее было вполне готово. В конце концов он — Страж Порядка. Есть вещи, которые он просто обязан делать.

Самые последние гости уехали точно в пять минут третьего.

Широкая улыбка сохранялась на лице Росса до тех пор, пока за ними не захлопнулась парадная дверь, и тогда он промаршировал через пустые комнаты в бар, где и уселся угрюмо среди битой и грязной посуды, потягивал двойной виски и ждал, когда придет Элейн просить прощения и выражать сочувствие.

Двадцать минут он ждал, а когда она не появилась, отправился ее искать и нашел в своей гардеробной, где она в бешенстве швыряла одежду в раскрытый чемодан.

Минуту он стоял и смотрел в полном замешательстве. Затем он наконец понял, что происходит, и заорал:

— Что ты, мать твою, делаешь?

Хотя и без того было ясно, что она собирается вышвырнуть его из дома.

— Мне… осточертело… Росс, — сквозь зубы проговорила она с перекошенным от ярости лицом. — Как… ты… посмел! Как… ты… посмел! С… моей… лучшей… подругой — сукин ты сын! — изменять мне!

Он усвоил с младых ногтей, что надо все отрицать.

— Понятия не имею, о чем это ты, — сказал он, стараясь казаться оскорбленным.

— Не прикидывайся! — выпалила она, швыряя шелковые рубашки на ботинки ручной работы. — Побереги свое актерство для кино.

Он усвоил с младых ногтей, что нападение — лучшая защита.

— Кто бы это говорил! А как насчет тебя и этого переростка-физкультурника?

Ее рука, готовая швырнуть свитер работы Ива Сен-Лорана, на мгновение замерла.

— Не смей меня ни в чем обвинять! Я была тебе замечательной женой, настоящим приобретением, но чтоб ты когда-нибудь по-настоящему понимал это!

Она швырнула свитер ему в лицо, исходя злобой.

— Карен Ланкастер, да неужели? Я думала, что у тебя получше вкус.

Он взорвался:

— Откуда вкусу взяться? Я ведь женился на, тебе.

Элейн захлопнула чемодан, сунула ему.

— Вон! — прошипела она.

Он был не в трезвом уме, иначе бы никогда не ушел.

— Вон! — повторила она.

— Не беспокойся, уйду. По горло сыт твоим фригидным нытьем.

Она довела его до дверей.

— Завтра же позвоню Марвину Митчельсону[11], — гордо объявила она. — И когда я с тобой разделаюсь, ты сможешь позволить себе молочко, только подоив сиськи Карен Ланкастер!

— Пошла бы ты на…. ноющая сука. Та хотя бы не сопрет ничего.

— Вон! — завизжала она, и он вдруг очутился за порогом собственного дома в половине третьего ночи, и деться ему было некуда.

Когда Бадди наконец поднялся и бросился к воротам, они уже были закрыты. Он по-прежнему слышал, как вдали лает собака, но лай не приближался, и от этого ему стало полегче. Не хватает только, чтобы какой-нибудь бешеный пес вцепился ему в глотку.