Голливудские жены - Джеки Коллинз

Рука, которую он ушиб при падении, болела. Может, перелом. Кому вчинить за это иск? Не Джине Джермейн — это точно.

И еще. Сможет ли он со сломанной рукой играть Винни?

А еще важнее, сможет ли он со сломанной рукой перелезть через ворота? Он сделал попытку, но ничего не вышло, только разорвал шелковую рубашку.

— Монтана! — тревожно крикнул он в темноту.

Она поспешила к нему с другой стороны улицы.

— Чего ты ждешь?

— Ушиб руку. Наверное, не смогу перелезть обратно.

Они уставились друг на друга через массивные ворота.

— Попытался бы все-таки, — наконец сказала она. — Долго мы тут не можем торчать. В этом районе все время патрулируют полицейские машины.

— Вот спасибо, — сказал он с горечью.

— Давай, — уговаривала она. — Ты в хорошей форме. Взбирайся одной рукой, а потом просто перевалишься.

Поскольку другого выхода, видимо, не было, он последовал ее совету и, шмякнувшись на асфальт, вскрикнул от боли. В доме по соседству залаяли две собаки.

— Давай сматываться, — сказала она и заспешила к «Фольксвагену».

Пока он догонял ее, она уже завела машину и готова была ехать. Он бросился на сиденье рядом, и они рванули.

Минуту оба молчали, потом она спросила по-будничному:

— «Мазерати» там был?

— Да, был. Эй, слушай, я не шучу, по-моему, я и в самом деле сломал руку.

Он замолчал, думая услышать слова сочувствия, но она как воды в рот набрала.

— А, черт побери! — воскликнул он. — Пиджак забыл у ворот.

Надо вернуться.

— Назад я не поеду.

— Ладно тебе, это мой лучший пиджак. Армани. К тому же у меня там все мои деньги.

— Я куплю тебе новый пиджак и деньги верну. Сколько?

Полтора доллара. Он становится честнее, чем прежде, но нужда есть нужда, и потом он всегда сможет вернуть ей деньги, когда станет побогаче.

— Шестьсот долларов, — сказал он, думая, как бы не запросить много или чересчур мало.

Она резко затормозила как раз в тот момент, когда они должны были выехать на бульвар Сансет. «Только не это! Неужели возвращается?»— подумал он.

Она развернулась и опять рванула к каньону Бенедикт, сделав резкий поворот на Лексингтон.

— Мы едем ко мне домой, — решительно сказала она. — Посмотрю, что у тебя с рукой, и дам денег. Хорошо?

Кто он такой, чтобы возражать?

Перед сном Сейди Ласаль совершала маленький ритуал. Сначала она долго принимала ароматичную ванну. Это ее успокаивало. Потом выбирала видеокассету фирмы «Сони Бетамакс», одну из того множества, что стояли аккуратным рядком на полке. Она заряжала кассету в видак, включала телевизор и каждую ночь засыпала под какую-нибудь старую ленту с Россом Конти.

Сегодня она выбрала одну из самых своих любимых, ту, которая шла с потрясающим успехом в 1958 году. Росс в самом начале своей карьеры, молодой и беспечный, голубые глаза, ясные, как у младенца, белокурые волосы и гладкое упругое тело. Ничего лишнего, ни единого грамма. Сегодня она увидела, что намечается брюшко, глаза не такие ясные и волосы не такие белокурые, а кожа задубела от жизни, которую он ведет.

Интересно, подумала она, а как у него со всем остальным, и вздрогнула от предвкушения, хотя себя за это и ненавидела.

Скоро он опять у нее будет. И она обойдется с ним так же, как он обошелся с ней.

И на этот раз уйдет от него она.

Без звонка. Без письма. Без всякого объяснения.

Без всего.

Росс Конти разбил ей жизнь и теперь наконец за это поплатится. Когда же она с ним разделается, он проклянет тот день, когда встретил ее.

На телеэкране улыбался Росс. Мистер Неотразимый. Сейди устроилась поудобней, чтобы смотреть кино. Она видела этот фильм уже сотни раз.

Бадди беспокойно ходил взад-вперед по гостиной, обставленной — по современной моде — без излишеств. Боль в руке чуть улеглась — может, и не перелом вовсе.

— Где… э… сам-то? — как бы невзначай спросил он. Вопрос этот весь вечер не давал ему покоя.

Монтана была занята тем, что набирала шифр к сейфу, спрятанному за картиной, и головы не подняла.

— Я вот о чем… ну, вроде… не надо ли мне с ним познакомиться? Ему понравилась моя проба? Что он говорит?

Она открыла сейф, вытащила стопку банкнот и стала отсчитывать стодолларовые купюры. Потом вручила ему пачку.

— Тысяча двести долларов. Этого должно хватить, чтобы компенсировать, что ты потерял наличными и ущерб твоей одежде.

Он мог бы ее расцеловать. И все равно его охватило чувство вины.

— И кстати, — добавила она, — я разговаривала с Сейди Ласаль.

Она сказала, чтобы ты зашел к ней на работу завтра утром в одиннадцать.

Счастье ему улыбалось все больше.

— Эй, так это ж замечательно!

Она взяла со стола сигарету и закурила.

— Пустяки. Теперь… давай-ка посмотрим, что у тебя с рукой.

— Да подвернул, наверное, когда падал, — сказал он, разгибая перед собой руку.

Она все равно настояла на том, чтобы посмотреть руку, и ощупывала ее длинными тонкими пальцами, проверяя, все ли кости целы.

— Выживешь, — объявила она.

Теперь он и в самом деле чувствовал себя отвратительно. Как он только посмел надуть ее с деньгами! Не такого же он низкого пошиба.

— Э… послушай, — заговорил он извиняющимся тоном. — У меня вообще-то не было в пиджаке шестисот долларов. Я просто как бы… э… пошутил.

Она сурово смотрела на него.

— Деньги тебе нужны?

Он кивнул.

Она глубоко затянулась сигаретой.

— Тогда пусть это будет взаймы. Когда получишь свой первый гонорар, отдашь с процентами.

— Ты потрясающая женщина.

— Спасибо, — ответила она сухо. — Но только не говори мне, какая я замечательная, потому что именно сейчас я чувствую себя мерзкой и злой, а вовсе не потрясающей.

Она как будто тут же пожалела, что открылась ему, хотя и сказала всего несколько слов.

— Наливай себе сам, — резко бросила она. — А я пойду переоденусь и потом подброшу тебя домой.

— Не беспокойся. Я могу вызвать такси.

— Я обещала подвезти тебя домой и обещание выполню. Мне к тому же хочется посидеть за рулем.

Она ушла, и он огляделся. Обставлена комната уютно и современно. Захватывающий вид на Голливуд. На журнальном столике — фотография Нийла Грея в серебряной рамке. На фотографии — надпись: «Моей любимой М. — которая заново научила меня жить».