Выдумщик - Андрей Константинов

Обнорский прикрыл глаза, якобы от внезапно накатившего приступа боли. «Ну, вот и все, — подумал Андрей. — Вот и приехали…»

Давая согласие на «сотрудничество» Антибиотику, Андрей, конечно, просто рассчитывал потянуть время, надеясь неизвестно на что. Отрицать знакомство с Катериной было просто глупо, Обнорский это понял… Палыч не врал — он действительно располагал информацией о контактах между ним, Серегиным, и Званцевой в Стокгольме. Андрей сразу же вспомнил стриженного «бычка», который пялился на Катерину вечером 3 января. Не зря все-таки тогда сердце тревогу почуяло…

Серегин понимал хорошо и то, что любая правдивая информация о Катерине, выданная им Черепу, даст возможность начальнику «контрразведки» Антибиотика взять верный след. Казалось бы — что такого, если Андрей назовет номер стокгольмского телефона Кати и ее адрес? Перед последним отъездом из Швеции Обнорский строго-настрого проинструктировал Катерину: при малейшем сбое, при малейших признаках опасности она должна немедленно сменить квартиру. В старом адресе ее уже, конечно, никто не найдет, все это так, но…

Для нормального оперативника и старый адрес даст море зацепок и информации — через него можно будет, например, установить имя, которым Катя пользовалась в Швеции, и тогда искать уже начнут Рахиль Даллет… По старому адресу можно определить банк, через который проходили платежи Рахиль Даллет… Грамотно отработав соседей, легко устанавливаются марка и номер автомобиля, на котором ездила беглянка… В общем, информации собрать можно много, а собрав, не так сложно будет наметить уже и комплекс конкретных поисковых операций… Это ничего, что искать придется в столице Швеции — если у тех, кто ищет, с головой все в порядке, конечно… Можно ведь и такую комбинацию провернуть, после которой к поискам Рахиль подключится и неподкупная шведская полиция… А все просто — надо только «сляпать» некое преступление, а «концы» на эту Даллет вывести, и сыскари стокгольмские сами начнут подметки рвать, не поняв, что их «разруливают втемную». Ну, а чтобы узнать, где и как эту Даллет возьмут — надо организовать «утечку» о «страшном преступлении» в шведскую прессу. Дальше — сиди и жди, наблюдай, как две машины работают. Одна машина ищет, другая — контролирует поиск и читателей информирует. А найдут Рахиль — пока разберутся, пока все проверят… Короче, когда она из камеры-то выйдет — тут ее соотечественники и встретят… И это ведь — только один из вариантов системы поиска, а хороший розыскник таких комбинаций с десяток нарожать может… Понимал все это Андрей, а потому знал — никакую истинную информацию Черепу отдавать ни в коем случае нельзя…

Почти всю минувшую ночь Обнорский не спал, а думал. И к тому времени, когда Череп поинтересовался адресом и телефоном Катерины, Андрей уже выработал план — рисковый, отчаянный, но так ведь и его положение было отчаяннее некуда…

Серегин открыл глаза и, постанывая, продиктовал Черепу семизначный телефонный номер, а потом нацарапал на листке бумаги адрес латинскими буквами. Телефонный номер немного отличался (двумя цифрами всего) от номера телефона Ларса Тингсона, а адрес был и вовсе липовым — то есть улица-то такая в Стокгольме, конечно, имелась, но вот Катерина на ней никогда не жила.

Череп кивнув, взял бумажку и, уже выходя из подвала, сказал Обнорскому:

— Работайте, Андрей Викторович. Желаю вам творческих успехов. Пыха, услышав этот «прикол», заржал, но мгновенно осекся под ледяным взглядом своего шефа…

Когда Череп вышел из подвала, Обнорский положил к себе на колени блокнот, взял ручку и начал старательно писать на первой странице: «Когда я впервые увидел Екатерину Званцеву, я не знал, что она Екатерина, и что Званцева — тоже не знал…»

Андрей писал, лишь бы что-то писать, ему нужно было, чтобы Пыха расслабился, чтобы не заметил в действиях пленника чего-нибудь подозрительного. Впрочем, сотрудник «контрразведки» вообще, казалось, не обращал на журналиста никакого внимания — чего за ним смотреть, за полудохлым?

Серегин вдруг дернул ногами и громко застонал, а потом задышал часто-часто. Блокнот упал с колен Обнорского на пол. Пыха недовольно засопел и посмотрел на журналиста:

— Э! Ты че там? Че мумишь? Писатель хуев…

А Серегин выглядел уже и вовсе жалко — стон его перешел в скулеж, Андрей дергался так, будто что-то вошло ему сзади между ребер.

— По-а… По-омоги… помогите… гвоздь… ой, по-а-а… гвоздь…

— Чево?! — искренне удивился Пыха. — Какой гвоздь, ты че? Эй, писатель? Ты че дергаисся-то, а?

Пыха соскочил со своего табурета и вразвалочку направился к Андрею. Подойдя вплотную, он наклонился:

— Какой гвоздь, че ты гонишь?

— Сзади… — скулил журналист, — сзади… По-а…

Пыха наклонился еще больше, а именно этого-то и добивался Серегин. На коротком выдохе Андрей ударил стриженного амбала костяшками пальцев левой руки под кадык. Почти одновременно с этим ударом Обнорский засадил металлическую шариковую ручку Пыхе в горло. Андрей бил изо всей силы, надеясь попасть либо в яремную вену, либо в сонную артерию… Судя по алому цвету крови, фонтаном забившей из горла Пыхи, ручка пробила все-таки сонную артерию… Бандит захрипел и, поливая Обнорского кровью, начал заваливаться вперед — Андрей качнулся ему навстречу и ударил Пыху лбом в основание носа. Туша, весившая около центнера, рухнула на журналиста, и Серегин едва сам не потерял сознание от дикой боли в сломанных ребрах и отбитых внутренностях. Те, кто утверждает, что от раны в сонную артерию смерть наступает мгновенно, — ошибаются. Пыха, хрипя и дергаясь, агонизировал несколько минут, показавшихся Обнорскому вечностью…

Когда амбал, наконец, затих, Андрей трясущимися руками, словно слепой, начал обшаривать его тело в поисках оружия. Вытащив из-за ремня брюк убитого пистолет Макарова, Обнорский торопливо снял его с предохранителя и передернул затвор — звякнувший о бетонный пол патрон показал, что необходимости в этой операции не было… Андрей смотрел на пистолет в своей руке и неверяще тряс головой — получилось, все-таки получилось… На реальную возможность побега из «бункера» Обнорский не рассчитывал, но он все равно встал и шагнул к двери. Если кто-то еще не пробовал ходить со сломанной ногой — то, поверьте на слово, и пробовать не стоит…

Закусив губу до крови, Андрей не дошел и даже не доковылял, а скорее допрыгал до двери на целой ноге, приволакивая за собой перебитую… Обнорский, наверное, был в шоке, он вряд ли смог объяснить, зачем его понесло за дверь, на ступеньки, которые вели к выходу из бункера. Далеко упрыгать на одной ноге Серегин все равно бы не смог, ему надо было просто запереться в «бункере», и все — но Андрей полез наверх. Может быть, нормальный человеческий инстинкт гнал его подальше от тела умершего страшной смертью Пыхи, может быть, Обнорский рассчитывал добраться до телефона в доме.

Серегин не сумел даже до конца преодолеть ступеньки, отделявшие «предбанник» от собственно «бункера» — в подвал зашел Череп… Нет, начальника «контрразведки» Антибиотика не встревожил шум в «бункере» — если бы это было так, то бывший комитетчик не пошел в подвал один, и уж, по крайней мере, он бы обязательно извлек оружие из кобуры… Череп просто возвращался к Обнорскому после того, как позвонил своему человеку и дал задание на проверку стокгольмского адреса и телефона… Конечно, бывший подполковник КГБ очень удивился, увидев залитого кровью журналиста с пистолетом в руке. Но ведь Череп был профессионалом — еще не испытав даже всей глубины удивления, он уже автоматически выхватил свой «ствол». Для того, чтобы достать оружие, сбросить его с предохранителя и выстрелить навскидку, Черепу понадобилось примерно столько же времени, сколько Обнорскому — просто для нажатия на спусковой крючок. Они выстрелили почти одновременно, и оба попали, только начальнику «контрразведки» повезло меньше — пистолет Пыхи выхаркнул пулю ему прямо в сердце, выстрел же самого Черепа ударил Серегина в левую половину груди, чуть ниже ключицы…