Дочь Рейха - Луиза Фейн

Он притягивает меня к себе и целует в рот, жадно и жестоко.

Я задыхаюсь, пробую оттолкнуть его, но он слишком силен для меня.

Зато в голове у меня проясняется. Ах, Томас, ты веришь, что одолел меня. Но пока я живу и дышу, моя любовь никогда не будет принадлежать тебе, потому что я уже отдала ее другому.

И вот еще что: знай, мой ум всегда будет свободен.

Через пять минут после того, как Томас возвращает меня домой, я быстрым шагом иду к Эрне. К счастью, она дома. Меня так трясет, что приходится сначала выпить большой стакан воды, и только потом я могу рассказывать.

– Я не переживу этого, Эрна! Я не могу позволить им забрать у меня ребенка! Они уже все спланировали! – Паника охватывает меня, пока я говорю, и мой голос поднимается все выше. Но вот мое горло точно сдавили тисками, и я замолкаю. Черные звезды танцуют перед глазами. – Они отдают его в приют, в еврейский приют. А что потом?

– Но ведь ты знала…

– Я надеялась, я молилась, что Томас передумает. Больше я от него ничего не требую. Только чтобы он дал мне сохранить ребенка. Ведь это решает все проблемы, разве ты не видишь? Я буду счастлива, потому что ребенок будет со мной и в безопасности, ведь все будут считать, что это ребенок Томаса. Он будет счастлив, потому что у него есть я. Папа будет счастлив, потому что никто ничего не узнает и не пострадает его драгоценная репутация. Мама будет счастлива, потому что у нее будет внучка или внук, а значит, ей будет о ком заботиться…

Такая долгая речь добивает меня окончательно. Я падаю в кресло и тяжело дышу через сведенное горло.

– Но, Хетти, Томас ведь с самого начала говорил, что не позволит тебе оставить его. – Голос ее мягок, но слова – чистая, беспримесная правда – режут меня, словно ножом. – Ему ненавистен этот ребенок. Для него принять его в свой дом все равно что принять врага.

– Ты защищаешь его! – еле выдавливаю я. – Как ты можешь…

– Нет! Я не защищаю его, что ты! Но тебе пора перестать себя обманывать. Какая ему выгода в этом ребенке? С его точки зрения куда лучше, чтобы его не было. Он никогда не позволит ему жить возле тебя.

– Ты права. – Я наблюдаю, как Эрна, глубоко задумавшись, расхаживает взад-вперед по комнате. – Разумеется, так оно и есть. Это я, дура, размечталась, размякла. Поверила уже, что легко отделалась. – Я выпрямляю спину. – Я не пойду замуж за Томаса, если он не позволит мне сохранить ребенка. Припугну их, что расскажу газетчикам все. И про папу с его интрижкой, и про себя, его никчемную дочь, которая водила шашни с евреем!

Эрна смотрит на меня, вытаращив глаза:

– Да ты что? Забыла, что с тобой тогда будет?

– Что? – хорохорюсь я, хотя сама прекрасно знаю ответ.

Мы обе его знаем: меня сгноят в лагере, а папу лишат всех чинов, отберут у него дом, а главное, отнимут его любимую газету.

– Хетти, ребенка ты этим все равно не спасешь. – Голос Эрны звучит сурово. – Скажу тебе как есть: сразу после рождения его отнесут в специальную комнату и там задушат. Так что это не выход.

– До чего мы все докатились? Душить едва рожденных младенцев… – Мой гнев проходит, смытый волной всепобеждающей слабости и чувства безнадежности.

Эрна кивает, в ее глазах слезы.

– Да, Хетти. Я не хотела, чтобы ты знала, но так оно и есть. – Она подходит ко мне, заглядывает прямо мне в глаза. – У тебя нет выбора, поэтому делай то, что они тебе говорят. Пока. А я… я за это время постараюсь что-нибудь придумать. Попытаюсь.

Сегодня день моей свадьбы. Бледно-желтое платье лежит на стуле рядом с кроватью. Сплошные воланы и складочки. Мама постаралась, чтобы спрятать мое пузо. И этот день, и свадьба – все как будто понарошку. Тебе интересно знать, что я чувствую? Что тебе сказать, милый? Я смирилась. Да, не так я себе представляла этот день. Но, видно, сказочное платье с цехинами и принц на белом коне не для меня, и «жили они долго и счастливо» – тоже. Каждый раз, думая о тебе, я задаю себе вопрос: может быть, я должна ревновать тебя к твоему благополучию, злиться, что ты там, а я здесь? Но нет. Ничего такого я не испытываю. Наоборот, я рада, что тебе ничего не угрожает. И что я помогла тебе спастись. Почему-то именно эта мысль дает мне силы пережить этот день. Просто раньше я спасала тебя, а теперь делаю то же самое для нашего ребенка. Так что пока я следую их абсурдному плану и надеюсь на чудо.

Зал в отеле «Заксенхоф» на Йоханнесплаце украшен фиалками вперемежку с веточками белой гипсофилы и выглядит празднично и светло. Деревянные стулья с кремовой обивкой расставлены рядами так, чтобы немногочисленные гости могли наблюдать церемонию заключения нашего брака. В дальнем конце комнаты длинный стол, нагруженный всевозможными закусками: после бракосочетания будет прием.

Томас сегодня хорош как никогда: нарядный, в новом светло-коричневом костюме, с узорчатым галстуком. Волосы расчесаны на пробор, улыбка от уха до уха, в глазах бравада. Ну просто мальчишка, который получил в школе первый приз.

– Какая ты… – Он умолкает и, взяв меня за руки, скользит взглядом по моему лицу, груди, снова возвращается к лицу и наконец добавляет: – Сияющая. – Потом поднимает мою руку к губам и подмигивает; у меня тут же сводит живот. – Хетти, ты еще помнишь мою мать? – спрашивает Томас, подводя меня к ней.

Передо мной высокая женщина, широкая в кости, с коротко стриженными седеющими волосами. Темно-синее платье болтается на ней как на вешалке, и кажется, что им обоим неловко – и платью, и его владелице. Взгляд жесткий, решительный. Иначе и быть не могло, ведь что, как не твердость характера, помогло ей поднять семерых детей, оставшихся без отца?

– Очень рада вас видеть. – Я пробую улыбнуться, но ледяное выражение ее лица отбивает у меня всякую охоту любезничать.

Я оглядываюсь на Томаса. Он ведь ни разу не приглашал меня к себе домой в качестве своей невесты. Видимо, это была ошибка. Наверное, я сама должна была настоять, но была слишком занята своими проблемами все это время.

– Ну что вам сказать. – Она меряет меня взглядом с головы до ног. – Брак – дело серьезное, вот что, – продолжает она. – Дети. Ответственность.

– Да, и мы к этому готовы, правда, Томас? – Я крепко беру его за руку.

– Конечно, – тут же соглашается он. – Я же говорил тебе, мама, Хетти станет прекрасной женой и матерью моих детей. У нее к этому природная предрасположенность.

Женщина передо мной издает какой-то звук. То ли фыркает, то ли кашляет.

– Жизнь у тебя теперь будет не та, к которой ты привыкла. – Она прищуривается. – Ни тебе горничных, ни кухарок, да и нянек тоже не будет – все сама. Ночью ребенок хнычет – то у него зубки режутся, то какая хворь приключится, – ты к нему встань, да не один раз, а утром подай мужу завтрак, днем вымой полы, застели постели, одежду постирай, еды купи… Да еще и без денег, если вдруг окажется, что твой муж любит пиво. – Она умолкает, чтобы перевести дух после длинной тирады. – Короче. Романтике в браке не место.